Меня нельзя бросить

Женщины склонились над белой куколкой: их руки ловко перепеленывали младенца. Майка тоже приблизилась к кроватке, но лишь наблюдала. По правде сказать, к этой стройной, изящной блондинке мало шла роль матери.

— Леночка, родная! — полуобернулась к подруге Соня. — Прости, голубчик!.. Поболтай пока с дедкой!..

— Прошу вас, Леночка! — любезно распахнул профессор дверь. — Чай на столе.

Как всегда, он был особенно любезен с вдовой своего друга. Но, как всегда, если им приходилось оставаться наедине, легкого, непринужденного разговора не получалось.

Елена Николаевна помешивала чай в темно-синей с золотом чашке, Евгений Владимирович искусно нарезал сыр.

— Так-то, дорогая, старое старится, а молодое расцветает, — вздохнул он. — Закон жизни, ничего не поделаешь!

Елена давно заметила, что такие фразы профессор произносит автоматически, лишь понижая и повышая голос. Словно на всякий случай жизни он сделал запас многозначительно-банальных фраз. И, когда нужно, без всяких усилий их извлекает. «Наверно, это удобно, — подумала Елена, — соорудил между собой и миром удобную прокладку. И укрыл себя за ней…»

Через столовую, вежливо поклонившись, прошел красивый мальчик, младший сын Тулуповых — Алик. В руках у него была ракетка от настольного тенниса.

— Жертва пинг-понга! — улыбнулся профессор, проводив сына любовным взглядом.

Продолжая, видимо, начатый у кроватки взволнованный разговор, в столовой появились Соня и мать зятя. Речь шла о «розовом» и «голубом»… Не без усилий Елена поняла, что ждали девочку и наготовили вещей розового цвета; оказался мальчик, и кое-что так и осталось — розовое, например, одеяльце.

— Предрассудок! — спокойно произнес Евгений Владимирович.

Как ребенка, любовно-снисходительно он потрепал жену по щеке. Соня махнула мягкой, доброй ручкой, засмеялась. Только мать зятя никак не могла успокоиться.

Елена приподнялась:

— Мне пора, я ведь на минутку…

— Леночка! Родная! — воскликнула, искренне горюя, Соня. — Не убивай!

— Поговорим… — не меняя выражения лица, шепнула Елена.

Учуяв в этом шепоте что-то такое, Софья Алексеевна торопливо вышла за ней в переднюю.

— Что, Леночка, что? — испуганно спросила она.

— Он уезжает!..

— Бросает?! — сразу же поняв, о ком идет речь, воскликнула Соня. В голосе ее звучал ужас. Это слово Елена повторить не смогла. Молча кивнула. — Главное, не торопись! — зашептала Соня. — Можно поправить… Помнишь, как тогда, зимой? Я с Виталием поговорю… Евгений Владимирович говорит…

В самые затруднительные моменты у нее почти непроизвольно возникало имя мужа. И, глядя в добрые, голубенькие глазки, вслушиваясь в сбивчивую речь, Елена почувствовала почти спокойную безнадежность.

— Прощай, Соня! — поцеловала она мягкие, пушистые волосы.

— Почему «прощай»? — еще больше испугалась Соня, даже приложила к груди свою пухленькую ручку.

— Ба-бу-ся! — послышался из столовой звучный голос ее мужа.

— Только не делай глупостей! Только не делай!.. — умоляюще зашептала Соня. — Ведь я знаю, ты сумасшедшая! Не будешь?

На глазах ее сверкнули слезинки… В дверь заглянула красивая, чуть посеребренная голова профессора. Соня метнулась к мужу…

Когда Елена спускалась по широкой лестнице, до нее донеслись приглушенные звуки скрипки. Кто-то музицировал…

Она шла к метро, прямая, высокая; внутри у нее все застыло. Зато не так уж болело. И женщина опасалась сделать лишнее движение; только бы не вернулась эта боль… Так недвижно съехала она по эскалатору к платформам.

Поезда приходили и уходили. А женщина в сереньком пальто один за другим их пропускала. Куда ей торопиться?

Кто-то ее толкнул. Елена поспешила в вагон. Поезд пронес ее почти под всей Москвой. Минуя свою обычную остановку, «Красные ворота», она вышла на станции «Сокольники».

Здесь они часто бывали с Андреем. Особенно зимой, когда лыжи… Случалось, доходили до Богородска. Елена неторопливо пошла по асфальтированной дорожке в глубь парка. Вот пруд, где они когда-то катались на лодке. Он стал куда больше…

Впрочем, то, что творилось в природе, что было вокруг, до нее доходило плохо. Который час? Она не могла на это ответить. Вот только хорошо — мало людей. Никто не помешает.

Елена опустилась на скамейку у пруда.

Надо понять что-то самое ей нужное, самое необходимое. Но что?

«Розовое»… «голубое», — некстати зазвенели в ее памяти взволнованные голоса…

Тихонькое безумие тех, кто привык прятаться от простой и грубой правды жизни!

Нет! Им с Андреем все эти розовенькие цветочки, вся эта сладенькая чепуха были не нужны!