Менделеев

На другой день я, конечно, поспешила купить «Петербургский листок»: интервью длиннейшее! Дмитрий Иванович выведен обаятельно любезным. Отвечая на вопрос о радии, «он откинулся на спинку стула и начал…» Дальше шли кавычки и громадная выписка из данной репортеру статьи: «Химическое понимание мирового эфира». Потом опять любезность до самого конца с милым доверчивым сообщением, кому в настоящую минуту пишется письмо («Тут же сидел его личный секретарь»).

Прочла все Дмитрию Ивановичу. Он благодушно высказался:

— А неглупый человек! Догадался как поступить: Ничего не переврал по крайней мере.

Это, разумеется, относилось к выписке».

Но, несмотря на темперамент, годы дают себя знать: силы уже не те. Дмитрий Иванович избегает всяких выездов из дома, ограничивается прогулками по двору. Вскоре судьба посылает ему резкий удар.

На 19 декабря 1899 г. был назначен большой дневной спектакль для профессуры и видного петербургского чиновничества. В партере — парадные мундиры, в ложах — маститые столпы русской науки и государственности, сопровождаемые семьями. Здесь и Меншуткин, и Вагнер, и Иностранцев, и Петрушевский и другие. Появляется в своей ложе и седовласый, широкоплечий Дмитрий Иванович Менделеев. Странный, смущенный шепот встречает его появление, глаза всего театра устремляются на ложу Менделеева. Привыкший постоянно занимать общее внимание своей внешностью, Дмитрий Иванович спокойно усаживается. Внимание партера не уменьшается, из лож смотрят тоже только на Менделеева. Дмитрий Иванович понимает: конечно, это исключительный случай, что он, никуда много лет не выезжавший, вдруг оказался в театре, но все же не слишком ли много внимания этому случаю?

Пока Дмитрии Иванович в свою очередь тоже разглядывает публику, в ложу входит его племянник, молодой ученый М. Я. Капустин и вызывает Анну Ивановну, в сопровождении которой приехал Менделеев. За плотно закрытой дверью ложи, где спокойно и благодушно сидит Дмитрий Иванович, чувствующий, что поездкой в театр совершил большой подвиг, происходит наверное такой разговор:

— Почему вы здесь?! Разве он не знает?

— Что?

— В утренней газете было сообщение…

— О чем?

— Да о Володе же, об его смерти.

— О Володиной смерти! — вскрикивает Анна, Ивановна и торопится в ложу, увезти из театра Дмитрия Ивановича, чтобы где-то, только не здесь, сообщить отцу о смерти его сына…[22]

Владимир Дмитриевич умер в несколько дней от воспаления легких. За неделю до смерти Дмитрий Иванович беседовал с ним, а вести о болезни его, посылаемые Феозвой Никитишной и женой Владимира Дмитриевича — Варварой Кирилловной, до Дмитрия Ивановича не доходили. Смерть сына, молодого тридцати четырех летнего человека, очень тяжело отозвалась на Дмитрии Ивановиче, горе его сразу состарило, даже одряхлило. Совсем еще бодрый в начале года, совершивший длительную поездку по Уралу, после похорон Дмитрий Иванович заметно осел, почувствовав утрату и тяжесть своих шестидесяти пяти лет.

— Я все могу вынести, что угодно, — жаловался он. — Как мне не сказали сразу, разве я так слаб? Я бы застал Володю еще живым…

Старший сын по окончании Морской школы стал офицером флота, бывал в плаваниях и вышел в отставку. Это был полный сил, коренастый, здоровый человек. Последнее время он сотрудничал в «Энциклопедическом словаре» Брокгауза и Ефрона, где сам Дмитрий Иванович редактировал фабрично-заводской отдел. Кроме того Владимир Дмитриевич был автором «Проекта поднятия уровня Азовского моря запрудой Керченского пролива» — предисловие к этой работе написал Дмитрий Иванович и гордился ею так, как только может гордиться отец работами своего сына, в котором он уже видел не только друга, поверенного в делах, но и сотрудника, помогавшего в осуществлении замыслов.

Оставалась еще дочь от первого брака, Ольга Дмитриевна. Но она уже была замужем, жила далеко, в Саратовской губернии. Дети от второго позднего брака только подрастали, не могли войти в интересы отца. Скорее дедовское чувство, чем отцовское умение жить интересами детей, могло проявляться в преклонном возрасте Дмитрия Ивановича. То же, очевидно, дедовское отношение к детям, хотя бы чужим, толкало его к тому, чтобы собрать к себе ребятишек на елку, надарить им игрушек, хороших книг. «Гуляя по двору и заслышав, что где-то торговец продает яблоки, — рассказывает М. Н. Младенцев, — Д. И. выждет, пока тот не появится, и зазовет разносчика. Ребятишки, играющие на дворе, сбегались к Д. И., а он предлагал каждому из них взять по яблоку, а торговца просил сосчитать. Уплатив, он скажет: «И наверно кто-нибудь два взял», и при этом добродушно засмеется».