Но, потрясенный встречей, я вопреки желанию семейства принял приглашение алкаша поехать к нему в гости. Он поначалу представился нам отставным подполковником, не дослужившим до пенсии, - мало ли таких бедолаг спилось! Сказал, что у него имеется в плавнях приличная хата и все прочее. Раз такое дело, почему бы встречу не обмыть, как водится? Шутка ли сказать - росли на одном дворе, почти тридцать лет не виделись! (К тому же мне нужно было, чтобы Мишка все-таки вспомнил, что он меня спас. Я не хотел выглядеть каким-то фантазером...)
Как и предупреждала меня жена, ничего путного из этой затеи не получилось. "Хата" оказалась таким жалким шалашом, в котором даже первобытный человек постеснялся бы обитать, не говоря уж о том, что стояла она в самом комарином болоте. Устроив кое-как семейство на ночлег, я всю ночь просидел с Мишкой у костра.
От нашей встречи он вроде бы немного протрезвел, но, вылакав весь мой коньяк, снова взялся за свое. Доказать ему, что мы вместе были на окопах, я так и не смог, он опять меня с кем-то стал путать.
- Чтобы я, патриот Родины, жидов спасал?! Да за кого ты меня принимаешь! - полез он в бутылку. А потом вообще понес что-то несусветное: мол, подвиг Александра Матросова якобы он совершил, но по ошибке Героя дали другому...
Утром, когда алкаш, стрельнув у меня пятерку, поехал в город опохмеляться, жена предъявила ультиматум: или мы перебираемся подальше от этого антисемита, или она забирает детей и возвращается в Москву.
Делать нечего, пока Мишка отсутствовал, мы собрали резиновую лодку и сбежали на другое место. Конечно, он разыскал нас спустя некоторое время, но Рона Каровна категорически дала ему от ворот поворот.
С этим бедолагой я несколько раз встречался, пытался убедить его начать новую жизнь и наскреб ему немного денег на дорогу и проводил в путь.
История его оказалась весьма обычной. Меня неверно информировали: в лагере он сидел уже после войны, а в войну окончил техническое училище, воевал начальником ремонтной мастерской, а потом служил в советских оккупационных войсках в чине капитана. Жил там, как при полном коммунизме: двухэтажный особняк занимал с семьей, держал личного шофера, повариху, горничную и садовника! А когда попал под демобилизацию, пришлось в социализм возвращаться на тещину жилплощадь, состоявшую из убогой комнатухи в полуподвале (удобства во дворе).
Отвыкнув от быта простого советского человека, Мишка не выдержал такого испытания и покатился под откос. Причем во всех своих несчастьях он винил не Родину, кроме которой у него ничего не осталось, не партию и правительство, а только евреев.
Когда мы с ним напоследок сидели в закусочной на речном дебаркадере, он мне все это выложил.
- Почему вот у тебя, у еврея, квартира имеется в Москве, и зарабатываешь ты, видать, будь здоров, и жена у тебя красивая, и дочки? А почему у меня, у русского патриота, кровь за Родину проливавшего, ни х.., извини, нет? Значит, ты у меня все это отнял, так надо понимать? - спрашивал он меня без обиняков.
Стоило мне лишь заикнуться в ответ насчет пролетарского интернационализма, как у нас опять чуть было до драки не дошло. Алкаш даже слышать спокойно этих слов не мог:
- Самим жрать нечего, а всяких чернож...ых кормим, которые нас же предают!
Я заявил ему, что я тоже советский патриот, а он прямо взвился:
- Нет, ррродина не твоя, а моя! Ваша родина в Израиле, и катись туда! Я на месте правительства всех бы вас в Израиль выселил, а ваши квартиры бы настоящим патриотам отдал!"
Мне очень обидно стало, но что с алкаша взять? Как-никак он меня спас, и расстаться с ним надо было по-хорошему... Но каково такое было слышать человеку, всю свою жизнь ратовавшему за смешение народов и отмену национальности?
Так или иначе, но когда пароход, увозивший из моей жизни Мишку Ручкина, скрылся из вида, словно какая-то нить оборвалась, связывавшая меня с нашей общей с ним Родиной, в которой миллионы алкашей-патриотов подыхали под заборами, проклиная "жидов". Думаю, именно с этого момента платформа пролетарского интернационализма стала понемногу ускользать у меня из-под ног.
Честно говоря, в мемуарах партпридурка я не намеревался затрагивать эту тему ввиду своего полнейшего невежества в сельском хозяйстве. Всю жизнь я не мог отличить озимые от яровых, путая пшеницу с овсом, свеклу с брюквой и т. д., хотя в детстве был тесно связан с колхозной деревней.
Вернувшись в СССР из феодально-буржуазного Китая, я благодаря моей няне Татьяне Лариной оказался свидетелем всемирно-исторической победы на сельскохозяйственном фронте - сплошной коллективизации. Правда, будучи тогда еще политически незрелым дошкольником, я не представлял себе истинного значения событий в деревне Кобивке Лебедянского района Рязанской области. Лишь впоследствии, штудируя "Краткий курс истории ВКП(б)", я осознал, что коллективизация сыграла не менее важную роль, чем революция и Гражданская война. Но мне еще потребовалось пройти Великую Отечественную войну, чтобы осознать справедливость этого сравнения.