Мемуары младенца

А у них дома действительно жил роскошный рыжий кот. И Сема действительно частенько его трахал – в значении «бил, ударял». Именно в этом смысле слово «трахать» и употребила бедная женщина. Но много ли дебилу-подростку надо. Я стоял белый, как мел, пытаясь сдержать вырывающийся из меня гогот.

Сема, напротив, был красный, как знамя.

«Мама, ну что ты такое говоришь», – бормотал он беспомощно, одним глазом косясь в мою сторону в попытке оценить размер ущерба.

«Я знаю, что говорю! Представляешь, Олег, – снова обратилась ко мне мама друга, – и не просто трахает, а с разбегу, с наскоку!»

На этих словах у меня во рту от напряжения треснул зуб. Сема старался больше не смотреть в мою сторону и все причитал: «Ну, хватит, мама, ну, хватит…».

«Нет, а что хватит, – не унималась зоозащитница, – а вот если тебя Олег вот так же трахнет, а? Понравится тебе?»

На этой фразе я прошипел, что мне пора, и выскочил за дверь. Потом я минут двадцать рыдал от смеха внизу в подъезде.

Полагаю, нет необходимости писать, что следующий день в школе стал самым интересным в жизни Семы. Только ленивый не подошел к нему и не мяукнул, закатив глаза.

А для чего еще в жизни нужны настоящие друзья.

70. На площядь выбежав…

В одиннадцатом классе мы писали какое-то важное отчетное сочинение по русскому языку. В рамках подготовки ко вступительным экзаменам в вузы.

Я написал очень сложный заумный текст с многочисленными деепричастными оборотами. В то время я любил деепричастные обороты. Они позволяли впихнуть в несчастное предложение максимум информации сверх человеческой нормы. Тогда я, как все пустые юные барабаны, спешил многое сказать миру. Я остался очень доволен собой.

По результатам проверки в моем сочинении на миллион страниц оказалась всего одна грамматическая ошибка. И мне поставили двойку.

Я прибежал к нашей замечательной учительнице по русскому языку с классическим воплем матерого двоечника «за что два-то». Замечательная учительница сказала:

«Олег, вы написали „на площядь выбежав, свободен стал колоннады полукруг“. Вы поймите, дорогой мой человек, не может у Мандельштама полукруг колоннады выбегать на площядь, ну, никак не может. На площадь – может, а на площядь – нет».

Да, да, я написал «площядь» через Я. Нарушил правило, известное каждому первоклашке: «ча ща пиши с буквой а».

Я был раздавлен.

Во-первых, я понял, что в МГУ мне не поступить. Максимум – ПТУ.

Во-вторых, мне стали сниться кошмары.

Во сне мне являлась площядь с уродливым горбом «я», заламывала руки и причитала, что ее такую не берут на работу, а ей нужно кормить маленьких голодных площадят.

В МГУ я все-таки поступил.

И кошмары мне больше не снились.

Но полностью избавиться от последствий той межгалактической ошибки, осквернившей память Кирилла и Мефодия, а также Брокгауза и Ефрона, вместе взятых, мне так и не удалось.

Я по-прежнему продолжаю козлить. Ошибаюсь в частицах, в окончаниях, в корнях. Леплю лишние буквы и пропускаю нужные. Некрасивые, непричесанные слова продолжают проскакивать в моих текстах.

Я мог бы, конечно, сказать, что я просто описываюсь (не в смысле энуреза, а в смысле опечатки).

Но это не так.

Просто это площядь.

Она не простила.

И она мстит, подсовывая мне своих страшных подруг.

71. Почтальон Печкин

В метро на моей ветке толпа влетела в вагон и припечатала ко мне женщину.

Женщина припечаталась ко мне лицом. В смысле передом. Я уже не знаю, как приличнее сказать: фронтально припечаталась, анфас.

Я ее сразу узнал.

Это была моя одноклассница.

Она же меня не узнала. Это понятно. Как можно узнать в этом ярком красавце того унылого уродца. Или наоборот… Я что-то запутался.

Естественно, нет нужды особо останавливаться на том, что в школе я был в эту одноклассницу влюблен. Причем, конечно, безумно. Легче сказать, в кого я в те годы влюблен не был. Директор, физрук и трудовик. Эти трое точно вне подозрения.

В седьмом или восьмом классе мы не могли поделить эту красотку с моим лучшим другом Семой. Точнее – могли поделить. Я ее другу уступил. И хотя это был широкий и в чем-то даже благородный жест, практического смысла он не имел. С тем же успехом я мог бы уступить Семе Монику Беллуччи.

Одноклассница смотрела на нас обоих, как на сорняки. Все девочки в восьмом классе смотрят так на своих сверстников.

Тем не менее роковая девица выделила Семе пять минут. Как бы для объяснений. В голливудских фильмах есть немало подобных сюжетов про амбициозных юнцов, которым воротилы выделяют пять минут, и те за пять минут успевают убедить их в невозможном и уговорить на невероятное. Сема за пять минут успел лишь сделать подъем переворотом и упасть с турника (дело было на школьном дворе). Одноклассница перешагнула через него в прямом смысле и ушла в свое будущее в фигуральном.

Как же я тогда страдал по ней…

И вот, много лет спустя, она прижата ко мне в вагоне метро самой судьбой. При определенном ракурсе наше соседство можно было признать адюльтером. Вот только уже не надо.