Мемуары младенца

Несколько раз я пытался повернуть историю вспять. Когда рассказчик замолкал, чтобы глотнуть «Буратино» со своей тумбочки, на которую, к слову, к тому моменту благополучно перекочевали все мои фрукты, вафли, шоколад и жвачки, я робко интересовался: «Может, „Собаку Баскервилей“?» В ответ на меня со всех сторон шикали: «Какую, на хер, собаку, не мешай слушать». Я и сам начал деградировать. Почти каждую ночь мне снился Шерлок Холмс, который вел себя с Миледи далеко не как сыщик, да и вообще не как джентльмен. А уж что у капитана Немо на подводной лодке в моих тогдашних снах творилось, даже вспоминать не хочется. Мы с новеньким повторили классический сюжет из «Человека с бульвара Капуцинов». Он стал моим альтер-эго, этот Мистер Сэконд, паразитировал на низменных инстинктах моих товарищей.

В довершение новичок увел у меня девушку. Ну, какая девушка может быть в одиннадцать лет. Я поцеловал ее один раз в лоб, а она меня два раза в ухо. Любовь на всю жизнь до следующей смены. Неуклюжая такая роковая страсть. Алина ее звали. Как выглядела – не помню, но имя в памяти навсегда застряло, необычное, красивое. (Кстати, Алина, если ты меня сейчас читаешь, будь ты проклята. Всю жизнь ты мне тогда испортила, все мои комплексы из-за тебя.) Так вот, эта Алина всегда танцевала только со мной. Я ей шептал безумное из Дюма, из Конан Дойла. А однажды припозднился я на танцы, глядь, а моя Алина уже с этим выскочкой, с этим малолетним Тинто Брассом вальсирует. Мне хватило одного взгляда на нее, чтобы все понять. Стоит моя Алина красная головы до пят, волосы дыбом, уши в три раза больше стали, а новичок ей тихонько что-то рассказывает, рассказывает… Понятно, что рассказывает, пол-лагеря уже наизусть эти его рассказы знает.

В тот вечер я поймал Алину и спросил, почему она меня бросила. Точнее, дословно я не так спросил. Я спросил, зачем ты воткнула мне в спину нож, зачем задушила нашу любовь. Что-то в этом ключе. Я тогда еще затейник был, жил широко. А она мне и отвечает, задумчиво так, проникновенно:

«Понимаешь, Олег, он такой интересный человек, столько в жизни уже повидал…»

«Повидал».

Знаем мы, что в жизни повидал этот интересный человек. VHS-кассета BASF, Германия, 180 минут.

28. Хроники Нарнии

Все самые главные тайны мироздания мы, советские дети, открывали вместе с дверью шкафа. Возможно, это вообще не связано с советскостью нашего детства: во все времена в юном возрасте шкаф – сакральный объект, как в Нарнии.

В пионерском лагере мы с девочками любили играть в игру со странным названием «кис мяу». Ее суть состояла в следующем. Каждый по очереди поворачивался спиной к остальным. Ведущий указывал пальцем на кого-то в толпе и говорил «кис». Если стоявший спиной отвечал «брысь», водящий продолжал. Если «мяу», тот, на кого указали, целовался с тем, кто стоял спиной. Поцелуи совершались под контролем амуров в стенном шкафу. Такая незамысловатая завязка простенького порнофильма.

Как-то раз мне выпала судьбоносная миссия стоять спиной. Я говорил «брысь» уже довольно долго, тем самым как бы показывая всем, что я крепкий орешек и еще поломаюсь. И вдруг на свое последнее «брысь» я услышал за спиной устрашающий бас:

«Нет, не брысь!»

Я даже не успел толком обернуться, как чьи-то сильные руки утащили меня в зияющий мрак шкафа. Я, грешным делом, даже успел предположить, что меня похитил местный физрук, внезапно помешавшийся и влюбившийся в меня с первого взгляда.

Но нет. Хуже. В шкаф меня уволокла ровесница, на две головы выше меня, здоровенная деваха с мужеподобным басом. Из-за нее все мальчики лагеря боялись играть в эту мегаэротическую при других обстоятельствах игру.

Из шкафа я вернулся другим. Мудрым, задумчивым, седым ребенком. Ребята утешали меня, надруганного, как могли, приговаривая, что гигантесса сделала это со мной не со зла, а по большой неразделенной любви. Хороша версия, но, увы. Сейчас я не сомневаюсь, что малолетняя Жанна Д’Арк выбрала меня просто потому, что я, нежный беззлобный цветок, показался ей наиболее уязвимым и легко доступным.

До сих пор, тридцать лет спустя, в тревожных предутренних снах я пересматриваю эту сцену с документальной точностью: в бездонном сумраке шкафа большие шрекообразные руки ощупывают мою крохотную черепушку, притягивают ее к себе, и две гигантские губки, каждая в три раза больше, чем у меня в ванной, засасывают меня пылесосом так, что внутри у меня что-то отчаянно хрустит.

Скорее всего, это хрустели мои молочные зубы.

29. Зеркало души

В тринадцать лет я впервые попал на море. В полузакрытый ведомственный пионерлагерь, в котором готовили морских котиков. Ладно, котиков не готовили, но некий отбор существовал.

Из своей первой поездки на море я запомнил кипарисы, зарницы и девочку с ногами.

Имя девочки я забыл. В памяти остались только ее ноги как олицетворение всей девочки. Такая девочка – синекдоха.

В тринадцать лет я уже начал подозревать, что ноги девочкам даны не только для ходьбы. А еще – для ослепления очей и сведения с ума.