Мемуары фельдмаршала

«Я приехал с ним в театр, грустный и сентиментально настроенный, как всегда в таких случаях. Мой командующий был очень сдержан, и я понимал, что это будет самой трудной операцией из всех, какие он проводил до сих пор. Мы вошли внутрь, и он сказал: «Фредди, показывайте, куда идти». Я повел его к ведущей на сцену лестнице. Он немедля поднялся и перед притихшим залом начал свое последнее обращение к офицерам армии, которую очень любил. Заговорил он очень негромко, извинясь на тот случай, если его подведет голос, потому что, как он сказал: «Это будет нелегко, но я буду стараться изо всех сил. Если у меня иногда будут возникать затруднения, надеюсь, вы поймете». Я почувствовал, как к горлу подступает комок, и было понятно, что все в зале прониклись его настроением. Затем он просто, неторопливо повел речь о своем предстоящем отъезде и поставленных перед ним задачах. Коснулся прошлого — успехов, которых мы вместе добились, соображений, которые считал важными и которыми руководствовался в командовании армией. Дал оценку создавшемуся положению и выразил всем благодарность за оказанную поддержку и за то, как они сражались. [222] Потом он попросил идти за новым командующим армией, Лизом, так же, как они шли за ним. Ни ораторского мастерства, ни фальшивых нот в его речи не было. Именно так и требовалось говорить, и я был очень тронут. Закончил он спокойно, прочтя последнее из своих многочисленных обращений к армии — прощальное обращение. Мы стали аплодировать, потом он вышел и медленно направился к своей машине. Я последовал за ним, чувствуя себя очень неловко, потому что на щеках у меня были слезы, а машина у нас была открытой. Мы поехали к Главному штабу, находившемуся всего в нескольких сотнях ярдов, туда были приглашены для разговора несколько старших командиров. Это была замечательная встреча старых друзей. Когда мой командующий обращался к этим немногим близким людям, мне невольно пришли на ум Наполеон и его маршалы, потому что здесь было то же взаимопонимание, рожденное и закаленное уважением друг к другу и успехами на поле боя. Потом Фрейберг, Демпси, Элфри и другие ушли, и у меня возникло ощущение, что происходит нечто ужасное — я покидаю эту замечательную семью. Но потом я вспомнил, что покидаю ее вместе с тем, кто воодушевлял и вел нас, и, несмотря на грусть, почувствовал себя довольным судьбой».

В тот же вечер прибыл Оливер Лиз, и я передал ему дела.

На другое утро, 31 декабря, я вылетел на своей «дакоте» с аэродрома возле моего тактического штаба. Самолет был сильно нагружен, так как кроме меня и моих адъютантов в нем находились де Гинган, Грехем, Уильямс и Ричардс. На борту самолета были также пятеро солдат, много багажа и полные баки топлива. Взлетно-посадочная полоса была короткой, и я спросил летчика, сможем ли мы оторваться. Он ответил, что должны, но в самом конце; и мы оторвались от земли в самом конце дорожки.

Мы направлялись в Марракеш. Там находился премьер-министр, он приходил в себя после недавней болезни, мне предстояло провести с ним эту ночь, первый день нового года, и в ночь с 1 на 2 января 1944 года лететь в Англию.

Над Средиземным морем я вспоминал о прошлом и думал о будущем; особенно о своем пари с Эйзенхауэром и его уверенности, [223] что к Рождеству 1944 года война окончится. Я был уверен, что это возможно, но только если мы будем вести ее должным образом; а в этом я не был уверен.

В Марракеше в первый день нового года премьер-министр написал в моей тетради для автографов:

«Незабываемый марш 8-й армии от ворот Каира по африканскому побережью через Тунис, через Сицилию, привел ее неизменно победоносных солдат и их прославленного на весь мир командующего в глубь Италии, к воротам Рима. Театр боевых действий меняется и все больше расширяется. Выполнение громадной задачи дает место более громадной, в которой тот же неизменный боевой дух приведет всех настоящих солдат к полной и славной награде. Уинстон С. Черчилль». [224]

Глава тринадцатая. В Англии до дня высадки

2 января — 6 июня 1944 г.

Прилетев в Марракеш вечером 31 декабря, я нашел премьер-министра изучающим план операции «Оверлорд» — это было кодовое наименование вторжения в Нормандию. Он дал мне его прочесть и сказал, что хочет знать мое мнение. Я ответил, что его военным советником не являюсь; «Оверлорд», вполне очевидно, представлял собой морскую десантную операцию первостепенной важности, а я не видел плана и даже не говорил о нем с ответственными военно-морскими и авиационными командирами. Премьер-министр согласился, но сказал, что тем не менее просит меня изучить план и поделиться «первыми впечатлениями». Я ответил, что возьму план в постель и выскажу кое-какие впечатления утром; он знал, что я люблю ложиться рано.