Все их послы, которые в то время приезжали к королю, получали от него богатые денежные подарки, и таким образом, отсылая их назад в шелках и с полными мошнами, он ублажал их за то, что не выступил на их стороне. Он пообещал также выплачивать им пенсию и выдавал ее, предвидя второе сражение, в размере 40 тысяч рейнских флоринов ежегодно – 20 тысяч городам, а другие 20 тысяч отдельным лицам, которые управляли этими городами. И думаю, что не солгу, если скажу, что со времени первой битвы при Грансоне до самой кончины короля города и отдельные лица из швейцарцев получили от нашего повелителя миллион рейнских флоринов, причем я имею в виду только четыре города – Берн, Люцерн, Фрибур, Цюрих и их кантоны, раскинувшиеся в горах. Швейцария ведь сплошь состоит из деревень, как мне объяснил один из их весьма скромно одетых послов.
Глава III
Возвращаясь к герцогу Бургундскому, надо сказать, что он повсюду собирал людей, разбежавшихся в день сражения, и через три недели набрал их большое число. Он остановился в Лозанне, в Савойе, где Вы, монсеньор архиепископ Вьеннский, служили ему добрым советником [238], пока он пребывал в тяжелом состоянии, вызванном грустью и печалью от полученного им афронта; по правде говоря, я думаю, что никогда он не был в столь здравом рассудке, как накануне этого сражения.
Об этом новом большом наборе, что он провел, я говорю со слов принца Тарентского[239], рассказывавшего об этом королю в моем присутствии. За год до того принц с очень большой свитой приехал к герцогу в надежде заполучить руку его дочери и единственной наследницы; и как по своему облику, так по одеянию и свите он выглядел настоящим сыном короля, и его отец, король Неаполитанский, показал, что ничего ради сына не пожалеет. Герцог, однако, повел двойную игру, поддерживая в то же время надежды сына мадам Савойской и других. Поэтому принц Тарентский, которого ввали доном Федериго Арагонским, а также члены его совета, недовольные этими оттяжками, послали к королю рассудительного герольдмейстера, который испросил у короля охранную грамоту для принца, чтобы тот смог проехать через королевство и вернуться к королю, своему отцу, который его вызывал. Король весьма охотно ее предоставил, ибо ему казалось, что это повредит доброму имени герцога Бургундского.
Но еще до того, как этот посланец вернулся, были собраны войска всех германских лиг [240], и они расположились неподалеку от герцога Бургундского. Принц простился с герцогом, подчиняясь распоряжению короля, своего отца, вечером накануне сражения, а в первом сражении он держал себя, как подобает добропорядочному человеку. Но некоторые говорят, что он последовал Вашему совету, монсеньор архиепископ Вьеннский. Ибо я слышал, как он, а также герцог Атри, называемый графом Джулио [241], и некоторые другие, когда прибыли к королю, свидетельствовали о том, что Вы писали в Италию о первом и втором сражении, за несколько дней предвидя их исход [242].
Как я сказал, все эти союзники во время отъезда принца расположились совсем рядом с герцогом, а затем двинулись на него, чтобы снять начатую им осаду маленького городка Муртена близ Берна, который принадлежал монсеньору де Ромону. Союзники, как мне говорили те, кто был с ними, имели около 30 тысяч отборных и хорошо вооруженных пехотинцев: 11 тысяч пикейщиков, 10 тысяч алебардщиков и 10 тысяч кулевринщиков, а также 4 тысячи конников. Союзники еще не все собрались, и на поле боя были лишь те, кого я перечислил, но и их было достаточно. Монсеньор Лотарингский привел мало людей, поскольку герцог Бургундский захватил все его земли, но и это пошло ему на пользу.
Герцогу Лотарингскому пошло на пользу также то, что он всем надоел при нашем дворе; ведь могущественные люди, все потерявшие, чаще всего надоедают тем, кто их поддерживает. Король дал ему немного денег, и тот с весьма сильной кавалерией прошел через Лотарингию в Германию и затем вернулся назад. Этот сеньор потерял не только свою Лотарингию, графство Водемон и большую часть Бара, но и остальные свои земли, которые удерживал король. Таким образом, у него ничего не осталось и, что хуже того, все его подданные без принуждения принесли присягу герцогу Бургундскому, в том числе и слуги из его дома, так что казалось, что ему почти не на что уповать. Однако в таких делах последним судией остается господь, когда он того желает.