Мемуары

В то трудное и трагическое время, в августе 1941 года, я был старшиной 2-й статьи, на должности радио-электрика в экипаже торпедного катера No 175. Наш отряд, в составе 2-й бригады торпедных катеров, оборонял подступы к городу Очаков с моря. Базировались торпедные катера на косе Тендра.

Днём мы сопровождали транспорта и недостроенные боевые корабли, идущие из города Николаев в Севастополь. Обычно конвой состоял из одного или двух морских охотника и двух торпедных катеров, или только из четырёх торпедных катеров.

Конвой отражал налёты авиации противника зенитным огнём из крупнокалиберных пулемётов и пушек, установленных на морских охотниках и торпедных катерах.

Наш ТК No 175 успешно отконвоировал корпус недостроенного крейсера ''Куйбышев'' до порта Черноморска (бывший порт Ах-Мечеть). Там нас сменил конвой из Севастополя, а мы вернулись на Тендру.

Обычно ночами мы несли дозорную службу под Очаковом, охраняя город от возможного нападения немецких кораблей с моря. А после оставления нашими войсками города, встречали катера днепровской флотилии, которые прорывались через Херсон к Чёрному морю.

Расскажу об одном боевом дне.

Было это накануне первой морской высадки десанта Черноморским флотом в районе Григорьевки, под Одессой.

В ту ночь наш торпедный катер нёс дозор под Очаковом. С моря противник не предпринимал никаких действий, и из Днепро-бугского лимана наши катера не шли.

На рассвете мы зашли в Тендровский залив, упёрли нос катера в песок и замаскировали катер брезентом под цвет песка. Мотористы приступили к заправке катера горючим. Боцман занялся торпедами, а я заступил на вахту у пулемёта.

Должен сразу оговориться, что в то время нас с воздуха авиация не прикрывала. На Тендре было всего два счетверённых пулемёта ''Максим'', установленных в районе Лобаза. Там же было несколько сотен матросов, отступивших по приказу командования из Очакова.

На внутреннем рейде ходил малым ходом рыбацкий сейнер, да с десяток торпедных катеров, которые утром возвращались из дозоров и конвоев транспортов, идущих из Севастополя в осаждённую Одессу, а из Одессы с ранеными и эвакуирующимся населением. На день катера маскировались брезентом под цвет песка.

Обычно немецкая авиация начинала налёты на Тендру и стоящие на рейде транспорта и баржи с восходом солнца. Так произошло и в то утро.

Немецкие самолёты, ''Юнкерсы-87'' безнаказанно нанесли бомбовый удар по барже с боеприпасами, повредив её корпус. И она под взрывы боеприпасов загорелась и утонула недалеко от берега...

А нам, катерникам было приказано не открывать огня по самолётам без приказа, чтобы не обнаружить себя.

Это было страшное зрелище - видеть, как враг хладнокровно, безнаказанно, безжалостно наносит удары с воздуха по беззащитным... А мы молча наблюдаем за происходящим, сжав рукоятки пулемёта, который в состоянии уничтожить своим огнём распоясавшегося врага.

Может, этот приказ был правильным, но выполнять его было очень тяжело. В приказе этом было одно отступление. Огонь по самолёту можно открыть, если он атакует непосредственно катер. Но торпедные катера немцы не атаковали. Или мы действительно хорошо были замаскированы, или они надеялись взять катера, как трофеи, при захвате Тендры.

После потопления баржи самолёты улетели, и лишь один из них сделав круг над заливом, направился снова к Тендре. ''Юнкерс'' спикировал на сейнер, идущий в двухстах метрах от нашего катера.

В моей голове молниеносно вспыхнула мысль: ''Больше терпеть нельзя! На сейнере женщины и дети. Они надеются на нас, моряков, а мы!!!''

Я открыл огонь по самолёту... Он изменил угол пикирования, затем вышел из пике на высоте 300 - 400 метров, перевернулся вниз кабиной и пролетел над катером.

И тут со мной произошло что-то странное... При повороте турели пулемёта вслед самолёта, прогрохотал сильный оглушительный взрыв! Несколько секунд длилось оцепенение..., а затем я снова открыл огонь по уходящему вражескому самолёту... Лётчик, перелетев Тендровскую косу, положил машину в нормальное положение и со снижением стал удаляться в сторону моря, оставляя за собой шлейф дыма...

С соседнего, стоящего в ста метрах от нас торпедного катера я услышал голос старшего лейтенанта Вакулина, командира того катера: ''Колесников!... Ты жив!?'' И добавил: ''А у меня пулемёт разбило''.

Действительно, у него из турели исчез ствол пулемёта.

И вот тут я только понял, что вслед за мной, открыли огонь по самолёту и другие катера.

А сейнер? Он стоял целый и невредимый, по корме нашего катера.

В пяти метрах за кормою моего катера пенилась вода от взрыва бомбы...

А метров за сто пятьдесят я увидел командира второго дивизиона капитана 3-го ранга Местникова. Он что-то кричал и размахивал пистолетом.

Тут только я понял, что за совершённое самовольство придётся отвечать по законам военного времени. А это расстрел на месте.