Мемуары

Наверное, это было в начале декабря, когда Вальди Траут, мой ближайший сотрудник — директор картины и доверенное лицо в моей фирме, — оберегавший меня от всего, что могло прервать работу, доложил о посетителях: генерал фон Рейхенау[228] и еще один генерал, фамилию которого я забыла. Господа желали посмотреть кадры с вермахтом, отснятые в Нюрнберге. Поскольку тренировочные занятия вермахта проходили в плохую погоду, частично даже в дождь, то я уже решила не включать их в фильм. Сообщая об этом господину фон Рейхенау, я не могла и предположить, каких бед натворила. Мне не было известно, что вермахт в 1934 году впервые принял участие в партийном съезде. Генерал посмотрел совершенно ошеломленно, словно я позволила себе сыграть с ним дурную шутку.

— Вы же не можете убрать вермахт из фильма! Как вы это себе представляете?

Я попыталась объяснить, что кадры оказались недостаточно хороши, получились серыми и не годились для фильма. Генерал захотел посмотреть их.

Я была потрясена — они ему понравились! «Они же великолепны, — сказал он, — не знаю, чем вы недовольны».

Дело принимало серьезный оборот. Я показала ему самые неудачные фрагменты, совсем не рассчитывая, что он будет в восторге. Он настаивал, чтобы кадры с вермахтом обязательно вошли в фильм. Но я ответила, что не буду вставлять их в картину.

— Сожалею, тогда мне придется обратиться к фюреру, — произнес генерал, сухо попрощался и покинул просмотровый зал.

Было ясно, что дела мои плохи — нажила себе новых противников. Я была слишком бескомпромиссной, но ничего не могла поделать со своим характером.

Через несколько недель Брюкнер сообщил, что Гитлер просит меня приехать в первый день рождественских праздников в Мюнхен — он хочет встретиться со мной в квартире Гесса. Меня будут ждать к чаю в четыре часа. После короткой беседы на территории, где предстояло проходить партийному съезду, я Гитлера больше не видела. Что должно было означать это приглашение?

На виллу семейства Гесс в Мюнхен-Харлахинге я приехала с некоторым опозданием. Гитлер был уже здесь. Он доброжелательно справился о моей работе. Я рассказала ему о проблемах монтажа. Как, например, трудно его двухчасовую речь уместить в две минуты, не изменяя при этом ее значения. Гитлер с пониманием кивнул головой. Госпожу Гесс, с которой мы до этого не были знакомы, я нашла симпатичной. Она оживленно беседовала с нами, тогда как муж ее в разговор не вмешивался.

Вдруг Гитлер сказал:

— Когда я давал вам поручение снимать фильм о съезде партии, то обещал полную свободу. — Я с любопытством смотрела на Гитлера. — И хочу сдержать свое обещание, но прежде всего мне хотелось бы, чтобы у вас не было никаких неприятностей и вы не нажили себе новых врагов.

Ничего доброго его слова не сулили. Гитлер продолжал:

— Я просил вас приехать сюда, так как хотел попросить пойти на один-единственный компромисс.

Я пыталась оставаться спокойной.

— Меня посетил генерал фон Рейхенау. Он жаловался на вас и настоятельно требовал, чтобы кадры с вермахтом вошли в фильм. Я поразмыслил над этим, и мне пришла в голову идея, как, не изменяя монтажа и не идя на творческие компромиссы, вставить в фильм все лица, имеющие заслуги перед партией. Люди ведь по сути своей тщеславны, и с разных сторон мне высказываются соответствующие просьбы и пожелания.

Именно этого я опасалась перед съемками и тогда еще удивилась, что мне обещают полную творческую свободу при создании фильма.

— Мне хотелось бы предложить вам следующее: попрошу генералов и руководителей партии прийти в какую-нибудь студию — я тоже буду при этом присутствовать. Мы встанем в ряд, и камера будет медленно двигаться — что даст возможность в нескольких словах выделить заслуги каждого. Это могло бы быть «шапкой» вашего фильма. Тогда никто не будет чувствовать себя обойденным и вы ни у кого не вызовете раздражения.

Гитлер все больше воодушевлялся от своего монолога, я же стала испытывать все большее беспокойство.

— Что случилось, — удивленно спросил он, — вам не нравится идея?

У меня перед глазами встал монтаж: море облаков в начале фильма, из которого прорисовываются башни и остроконечные фронтоны домов города Нюрнберга. Другого начала я не могла себе представить. Если мне придется вставить предложенные фюрером кадры, весь создаваемый началом настрой будет нарушен. На глазах у меня выступили слезы.

— Бога ради, что с вами? Я же только хотел помочь. Успокойтесь!

И снова начал описывать достоинства своей идеи.

Тут я как-то забыла, кто передо мной, находя предложение Гитлера просто ужасным. Моя защитная реакция была столь бурной, что я потеряла контроль над собой, вскочила со стула и, топнув ногой, воскликнула:

— Этого я не могу сделать!

Впервые я увидела, как фюрер разозлился. Он закричал:

— Вы что, забыли, с кем разговариваете?

И, встав, с раздражением продолжил:

— Вы ведете себя как упрямая ослица, но если не хотите, то оставьте все как есть.

Я отвернулась, чтобы скрыть слезы. Вдруг в голову мне пришла мысль.