Мемуары

Я сказал отцу Бальби, что три часа мы можем употребить на разговор с графом Аскино, и прежде всего нужно было предупредить его, что я нуждаюсь в пятнадцати цехинах, которые могли мне быть так же необходимы, как был мне необходим мой кинжал. Он отправился за деньгами, но через четыре минуты вернулся и сказал, что я сам должен был отправиться к графу, потому что граф хотел поговорить со мною без свидетелей. Этот несчастный старец начал с того, что для побега я не нуждаюсь в деньгах, что у него их нет, что у него — многочисленное семейство, что если я погибну, то погибнут и деньги, которые он мне даст; наконец, он прибавил множество подобных же глупостей такого же рода, лишь бы только как-нибудь скрыть свою скупость. Мой ответ продолжался полчаса. Я высказал множество самых превосходных резонов, которые, однако, не имеют силы с тех пор, как существует мир, ибо все ораторские фигуры пасуют против этой непобедимой, страсти. Это был случай прибегнуть к nolenti baculus (непослушному — палка), но я не был настолько жесток, чтобы употребить против несчастного старца такое средство. Я кончил тем, что сказал ему, что если он хочет бежать со мной, то я буду нести его на своей спине, как Эней нес Анхиза, но если он намерен остаться и молить Бога об успехе нашего предприятия, то я предупреждаю его, что его молитва будет непоследовательна, ибо он будет молить Бога об успехе, споспешествовать которому он не захотел даже самым обыкновенным образом.

Он отвечал мне, проливая слезы, которыми я был тронут. Он спросил меня: будет ли мне достаточно двух цехинов? Я отвечал, что для меня все будет достаточно. Он мне их дал, прося меня возвратить их ему, если я, прогулявшись по крыше, приду к убеждению, что самым благоразумным будет вернуться в тюрьму. Я обещал это, хотя и удивился несколько предположению, что мне может прийти в голову мысль вернуться. Он не знал меня, я же со своей стороны был уверен, что скорее умру, чем вернусь в место, из которого я только что освободился.

Я позвал моих товарищей, и мы поместили все наше снаряжение у отверстия; веревки, приготовленные мною, я разделил на два свертка; остальные два часа мы провели не без удовольствия в воспоминаниях о событиях, сопровождавших наше предприятие. Первым доказательством благородства характера со стороны отца Бальби было то, что он стал выговаривать мне неисполнение моего обещания; я, видите ли, уве_ рял его, что мой план готов, что он был непогрешим, между тем как в действительности ничего этого не было. Он. нахально прибавил, что если бы предвидел это, то не выпустил бы меня из моей тюрьмы. Граф, с важностью семидесятилетнего старика, говорил в свою очередь, что было бы благоразумнее всего не настаивать на окончании безумного предприятия, которого успех был невозможен и которое очевидно может кончиться только нашей смертью. Так как он был адвокат, то вот спич, сказанный им: я легко догадался, что его возбуждала надежда получить назад свои два цехина, которые я принужден был бы ему возвратить, если бы он успел убедить меня остаться.