Меморандум

— Должен признаться, Алексей, я читал твою книгу. Не хочу хвалить, чтобы нос не задрал, но чутьё подсказывает — это будет то, что я называю настоящей книгой. Редкой. Помнишь, я назвал тебя камикадзе? Это от горечи, сынок! Я ведь на тебя смотрел, как на продолжателя своего дела. Вижу, парень не жадный, аккуратный, совестливый. По всему видно, подходишь. А ты… подписал себе приговор… Такие долго не живут… Прости. Вот и получается, как говаривал Райкин, ребус, кроссворд… Сын уезжает, ты вышел из окопа и стал мишенью, я старею, а дело передать некому. Ладно. Что же тут поделать. Буду тянуть лямку, пока Бог силы дает, а там как получится. Тебе же я предлагаю приносить в мой бункер по несколько экземпляров своих книг. Сколько успеешь написать и издать. Обещаю хранить их как ценность. А ты пообещай никому не рассказывать об этом хранилище. Сам же заглядывай… Буду рад тебе… Кстати, имя моё Порфирий, а сын на людях зовет меня Петром. Видишь ли, сын стесняется моего имени, говорит, оно «старорежимное». А ты, Леша, зови меня как положено — Порфирий. Без отчества. Мы же православные.

Творческий процесс

Наконец, писание книги плавно пришло в ту стадию, когда не нужно упираться лбом в стену, нет нужды часами вымаливать вдохновение — текст сам собой ложился на бумагу, стоило только произнести предначинательную молитву и сесть за стол. Погружение в среду книги происходило мягко и даже, можно сказать, естественно. Так бы и писал всю жизнь, замирая от светлого чувства причастности к Божиему промыслу, если бы не обычные искушения, которые вырастали на голом месте, о необходимости которых меня предупреждали старшие товарищи.

Даша моя относилась к творческому труду спокойно, уважительно оберегая мое уединение от телефонных звонков и нежданных гостей. Сама же занималась хозяйством или корпела над детскими тетрадками, или смотрела по телевизору сериал, приглушив звук. По субботам навещала маму в Левобережье. Лишь раз она спросила, как помочь пожилой вдове, чтобы вывести ее из депрессии. Я сказал как: исповедь, причастие, пост, молитва. Сказал и вновь погрузился в пространство книги. Видимо, Даше удалось убедить маму сходить в церковь, видимо, помощь свыше пришла…

Только с тех пор теща взбодрилась и стала появляться в нашем доме чуть ли не два, а то и три раза в неделю, каждый раз оттаскивая меня от стола со словами: «Все равно ничего не делаешь, так давай хоть пообщаемся». Даша в таких случаях погружалась в себя, отстранялась, на лице проступало виноватое выражение: что поделать, мать же все-таки. Я часами терпел пустую болтовню на тему, почему я не такой как все нормальные мужики, вежливо объясняя почему и как, но когда это у тещи вошло в привычку, мне однажды пришлось оборвать бессмысленную беседу. Я встал из-за стола, который про себя называл «пыточным», понуро попросил прощения и удалился в кабинет.

Теща не нашла ничего более действенного, как вернуться в привычную «страну вечнозеленых помидоров» — депрессию. Теперь Даша все чаще заставала ее лежащей в постели закатив глаза, с компрессом на лбу, утробно стонущую, взывающую к совести бессердечной дочери и мужа её, зятя ненавистного. Дочь вполне осознавала причины столь нелепого лицедейства, но ничего не могла поделать, поэтому всё глубже уходила в себя, там, на глубине души пережигая стыд за мать и своё малодушие. Однажды Даша уехала по звонку соседки к маме и вернулась через неделю, чтобы забрать вещи: мама умирает, ей нужна помощь, я перееду к ней на время. Я пожал плечами: надо, так надо, поезжай.

Осознавая откуда эти искушения, кто их посылает и за что, относился к ним со спокойствием смертника, укутываясь во вретище смирения, за что получал от ангела-вдохновителя непрестанный «поток сознания» с погружением в пучины памяти и полетами в небесные высоты…А вскоре открыл холодильник — пусто, оглянулся — кругом пыль, цветы не политы, счета не оплачены, чистая одежда кончилась. Так что пришлось отвлекаться на домашние дела, что у меня получалось не так хорошо, как у женщины.

На работе так же наступили трудные времена, заказы мельчали, едва удавалось выплачивать какую-то минимальную зарплату и налоги. Один за другим сотрясали нас кризисы, дефолты, выборы, демонстрации. Квартира моя опустела, редкие гости замечали отсутствие женской руки, наперебой предлагая энергичную молодую женщину без комплексов и с врожденным уважением к творческому труду. Я представлял себе, как чужая девушка в мини-юбке станет тут носиться с пылесосом, тряпками, жарить-парить, выставляя свои прелести в соблазнительном ракурсе — благодарил и отказывался: «нет, ребята-демократы, только чай», зато в блаженной тишине и нищем покое.