Меморандум

Переливчатый радужный свет, нежнейшие мелодичные звуки, тонкий аромат первых весенних цветов — всё, что утешало его ночное одиночество, — неудержимо таяло и под напором шелестящего городского шума уносилось прочь. Все эти неприятности должно быть вызвали бы невольное раздражение, если бы он не знал, что уплывающий свет вернется и не раз; если бы не уверенность в том, что в самую тяжелую минуту вдруг сверкнет лучик и разгонит приземные сумерки.

Через тридцать ударов пульса шелестящую тишину разрежет звонок будильника, и наступит новый рабочий день.

— Блаженный, — произнесла во сне Оксана. — А мне-то что. Найди где хочешь. Мне завтра платье выкупать. Слушай, не будь же ты мямлей, Тапочкин. Мужик ты или тапка-тряпка.

В последнее время у жены появилась новая особенность: она стала говорить во сне, громко и внятно. Иногда ему казалось, что она делает это нарочно, стесняясь наяву высказать нечто малоприятное. Но она и утром, и вечером стала говорить то же, без обычного стеснения, исподлобья глядя ему в глаза, чужим, скрипучим голосом. А в прошлое воскресенье Оксана за вечерним туалетом задумчиво произнесла, разглядывая морщинки в зеркале трюмо: «Как ты думаешь, сколько времени мы еще протянем до развода?»

Двадцать пять лет назад Оксана призналась, что полюбила его за щедрость и голубые глаза. В те романтические времена носил он фамилию отчима и представлялся гордо и звучно: Глеб Рокотов. В его трехкомнатную квартиру на Неглинной Оксана входила, как в музей, охала перед картинами передвижников, постукивала пальчиком по хрусталю и фарфору, извлекая протяжный звон; с трепетом рассматривала корешки старинных книг в резном шкафу из карельской березы. Глеб снисходительно улыбался: это великолепие окружало его с детства и стало привычным и даже досадным, особенно когда мама требовала «смахнуть пыль» перед званым вечером.

После окончания института отчим устроил его на весьма преуспевающий завод, где он за три года вырос до начальника цеха. Когда пришло время приватизации, Глеб, опять же не без протекции отчима, получил немалую долю акций, да еще прикупил у рабочих, не знавших, что с ними делать. В результате, он стал совладельцем завода и главным акционером. Видимо, ему по наследству досталось чутье на все новое и прибыльное. Используя власть, он несколько раз менял профиль работы завода, выбирая из многих новомодных поветрий только те направления, которые приносили быструю окупаемость вложений и приличную прибыль. Конечно, где-то рядом всегда маячила крепкая спина отчима, который ненавязчиво ограждал его от агрессии извне. Завод Рокотова за все шальные девяностые годы так и не узнал, что такое наезды бандитов, рейдерский захват и «маски-шоу» налоговой полиции с лицами ниц в заплеванный бойцами линолеум. Зато он быстро усвоил привлекательную часть жизни «новых русских»: казино, рестораны, яхты, услужливые красавицы…

Только однажды вся эта крутая жизнь развалилась в один день. Нет, деньги по-прежнему лежали на счетах лучших банков Европы и России, крутоплечий шофер из бывших особистов так же безмолвно возил его на «бентли» и питался он в лучших ресторанах… Просто однажды каприза ради подвез Глеб одного весьма импозантного человека. Тот шел по обочине шоссе, опустив голову с длинными волосами, собранными в пучок, в его левой руке мелькал посох, а пальцы правой руки перебирали длинную шерстяную нить в узелках. Одет путник был в серый выцветший подрясник с грубыми латками на локтях, на голове — скуфья в соляных разводах, на ногах — истоптанные кирзовые сапоги. В голове Глеба Рокотова попеременно сверкнули красный огонь раздражения, желтый — сомнения, зеленый — интереса.

— Куда путь держишь, странник? — спросил Рокотов, когда путник молча устроился на сиденье рядом.

— Не поверишь, брат, в Царство Небесное, — чуть слышно откликнулся тот.

— Круто, — восхищенно отозвался хозяин лимузина. — Не поверишь, брат, но я тебе верю.

— Иначе я бы здесь не сидел.

— Ладно, скажи, уважаемый, а как бы и мне туда?.. — чуть насмешливо спросил Глеб, указывая пальцем вверх.

— Очень даже просто, — не обращая внимания на иронию собеседника, произнес путник. — Видишь на горизонте храм? Там есть старец богоносный, по имени Фома — так ты к нему приди, поговори с уважением, а что он тебе скажет, то и делай без сомнения. Всё.

— Скажи, брат, а прямо сейчас мне туда к нему можно?

— Думаю, преждевременно. Лучше бы своим ходом. Да и одежонку попроще надень, а то в этом, — путник кивнул на роскошный костюм и золотые часы, — как-то несмиренно. Попроще лучше бы… В простоте, брат, великая сила. Останови здесь. — Вышел среди поля, да и зашагал дальше по пыльной обочине дороги.