Мемнох-дьявол

– Не советую тебе столь небрежно и легкомысленно относиться к смерти, – заметил я. – Знаешь, мои взгляды с годами меняются. Атеизм и нигилизм юности кажутся мне теперь проявлениями ограниченности и самоуверенного нахальства.

Он улыбнулся – беззлобно, снисходительно, как улыбался, будучи еще смертным, с высоты своего почтенного, увенчанного лаврами возраста.

– Тебе когда-нибудь приходилось читать Готорна? – мягко спросил он.

Мы пересекли мостовую и теперь медленным шагом огибали фонтан перед отелем «Плаза».

– Да, – ответил я, – когда-то.

– Ты помнишь Итена Брэнда и его поиски непростительного греха?

– Да, что-то такое помню. Он отправился на поиски и бросил своего приятеля.

– Вспомни этот абзац, – тихо попросил Дэвид.

Мы шли уже по Пятой авеню, всегда ярко освещенной и оживленной в любое время суток, и он процитировал наизусть несколько строк:

– «Его сердце уже не билось заодно с сердцем всего человечества. Итен Брэнд оторвался от магнетической цепи, связующей людское общество. Он уже не был братом среди братьев, отпирающим двери камер или подвалов нашего естества ключом благого сострадания – а только оно дает право проникать в их тайны, – он обратился в холодного наблюдателя, который весь людской род считает лишь предметом для своих опытов, и под конец мужчины и женщины стали для него марионетками, и он дергал их за нити, приводящие к преступлениям, нужным для его поисков».

Я промолчал. Мне хотелось возразить, но это было бы не совсем честно с моей стороны. Я хотел сказать, что никогда не относился к людям как к марионеткам. Я всего лишь наблюдал за Роджером, а до того следил в джунглях за Гретхен. И не дергал ни за какие веревочки. Честность погубила нас обоих – и ее, и меня. Однако, цитируя строки Готорна, Дэвид имел в виду вовсе не меня – он говорил о себе, о том, какая пропасть отделяет его от людей. Он еще только начинал превращаться в Итена Брэнда.

– Позволь мне продолжить чуть далее, – все так же тихо произнес Дэвид и, не дожидаясь ответа, начал: – «Так Итен Брэнд сделался исчадием ада. Случилось это с ним, когда развитие нравственных его начал перестало поспевать за развитием умственным...»

Он оборвал себя на полуслове. Я в ответ не произнес ни слова.

– В этом и состоит наше проклятие, – снова заговорил он. – Наше моральное совершенствование прекратилось, а наш интеллект прогрессирует семимильными шагами.

Я по-прежнему молчал. Да и что я мог ответить? Я не хуже его знал, что такое отчаяние. Меня мог избавить от этого чувства красивый манекен в витрине магазина или нарядная подсветка какого-нибудь архитектурного сооружения. Я мог забыть о нем при виде гигантского собора Святого Патрика. Но вскоре отчаяние охватывало меня вновь.

Бессмысленность, бесцельность...

Эти слова готовы были сорваться с моих губ, однако вместо них я произнес совсем другое:

– Я должен думать о Доре.

Дора...

– Да, ты прав, – откликнулся Дэвид. – И благодаря тебе у меня теперь тоже есть о ком заботиться. У меня есть Дора – не так ли?

Глава 6

Что, как и когда сказать Доре? Вот в чем состоял главный вопрос. Мы отправились в Новый Орлеан следующим же вечером.

В доме на Рю-Рояль Луи не было, что, впрочем, меня отнюдь не удивило. Луи все сильнее и сильнее охватывала тяга к путешествиям, и однажды Дэвид видел его даже в компании Армана в Париже. В доме царили чистота и уют. Красивые яркие обои, лучшие в мире ковры, великолепная мебель в так любимом мною стиле эпохи Людовика Пятнадцатого – словом, не дом, а мечта, ставшая реальностью.

Дэвид, естественно, тоже хорошо знал этот дом, хотя и не видел его уже более года. В одной из шикарных, словно сошедших с картины спален, утопающей в шелках цвета шафрана и украшенной турецкими столиками и ширмами, по-прежнему стоял гроб, в котором он спал во время своего самого первого и очень краткого визита в новом для него качестве бессмертного.

Конечно же, гроб был тщательно замаскирован. Дэвид, как и большинство новообращенных вампиров, если они не вечные странники по натуре, настоял на том, чтобы гроб был настоящим, однако позже его искусно спрятали в тяжелый бронзовый сундук – Луи где-то отыскал этот огромный, как рояль, массивный прямоугольный ящик с секретом. А секрет заключался в том, что вы ни за что не отыскали бы на нем отверстие для ключа, но достаточно было легчайшего прикосновения в нужном месте, чтобы крышка мгновенно откинулась.

Когда-то мы жили в этом особняке втроем: Луи, Клодия и я. В ходе его ремонта и реставрации я выполнил данное себе когда-то обещание: устроил здесь собственное место для отдыха. Но не в той комнате, что прежде служила мне спальней, – теперь там стояли только кровать с пологом на четырех столбиках и туалетный столик, – а в мансарде под самой крышей. Надежное убежище из металла и мрамора.