Механизм пространства

Наконец они вышли на маленький, выгнутый подковой луг. Напротив высились ветшающие стены аббатства. Ветер в поднебесье продолжал трудиться — оставив лес в покое, он разгонял тучи, копившиеся с утра. Из прорех блеснуло солнце, и мир преобразился — утратив похмельную сумрачность, он засиял всеми красками чудесного июльского утра.

Руины, густо оплетенные плющом и диким виноградом, предстали в солнечном свете скорее символом торжества жизни над мертвым камнем, нежели напоминанием о бренности бытия. Торвен с любопытством рассматривал монастырь.

— Сюда бы гере Андерсена, — пробормотал он, морща лоб. — Ханс обожает древность. Глядишь, сочинил бы какую-нибудь «Лесную обитель», на манер братьев Гримм. Доблестному трубочисту является призрак монашки-грешницы…

— Андерсен? — Огюст вспомнил разговор с Дюма. — Его случайно не Жаном-Кристианом зовут, вашего Андерсена?

— Хансом Христианом. Вы знакомы?

— О нем в частной беседе упоминал один литератор. Я говорю о Дюма.

— Как тесен мир! Вчера я получил от Ханса письмо. Он сообщает, что господин Дюма дал согласие на переработку пьесы «Нельская башня». Осенью намечена премьера в Копенгагенском драматическом театре.

— Весь мир — театр, — Шевалье огляделся. Ветер утих, лес замер в ожидании. — Вы уверены, что мсье Эрстед появится?

— Абсолютно. Полковник — человек пунктуальный, — Торвен извлек из кармашка позолоченный «Breguet», щелкнул крышкой. — Мы прибыли раньше. До назначенного срока — еще четверть часа. Подождем.

— Ваше ожидание закончилось, граждане заговорщики.

Из-за кустов жасмина, разросшихся в проломе стены, объявились люди. Сперва Шевалье решил, что засада — дело рук Торвена, и был готов с ножом кинуться на своего спутника. Но миг спустя он узнал вожака — и проклял собственную беззаботность.

Пеше д’Эрбенвиль сильно изменился, и не только внешне. На лбу багровел уродливый шрам — памятка о злополучной дуэли; щеки покрывала недельной давности щетина. Рукава мятой, несвежей рубашки были закатаны по локоть, о фраке и речи не шло. В правой руке бретёр держал обнаженную саблю.

У пояса болталась вторая — в ножнах.

Сейчас д’Эрбенвиль походил на разбойника с большой дороги или санкюлота времен взятия Бастилии. От лощеного кавалера, сердцееда и завсегдатая светских приемов не осталось и следа. Глаза горели лихорадочным огнем, язык поминутно облизывал сухие, растрескавшиеся губы. Дышал он тяжело, с присвистом, будто не ждал в тени жасмина, а всю дорогу бежал, преследуя добычу. Пахло от него, как от дикого зверя.

Позади бретёра топтались двое громил — точь-в-точь горгульи с карниза Нотр-Дам.

— Что вам угодно, господа?

От ледяной вежливости в вопросе Торвена замерзло бы и море. Опершись на трость, свободной рукой датчанин как бы невзначай расстегнул верхнюю пуговицу сюртука. Чтобы добраться до пистолетов, прикинул Шевалье, ему потребуется расстегнуть еще две-три.

— Нам угодно, — в хриплом, больном голосе д’Эрбенвиля звучало торжество, — задержать иностранного шпиона, вступившего в сговор с государственным преступником.

— Где вы здесь видите шпионов и преступников?

Пальцы датчанина взялись за следующую пуговицу. Та оказалась упрямой, не желая протискиваться в петлю.

— Да вот же, передо мной, мсье Торвен! Или вы надеялись, что ваш интерес к трудам Николя Карно останется незамеченным? Собрались похитить секреты военного министерства Франции? Не выйдет! Полиция не дремлет!

— Оставьте пафос, сударь. Мы не в театре. И вы, судя по внешнему виду, не Мадемуазель Жорж, — на лице Торвена не дрогнул ни один мускул. — Скажу честно, на полицейских вы тоже не слишком похожи. Соблаговолите предъявить документы, подтверждающие ваши полномочия. Иначе я буду вынужден считать вас шайкой банальных грабителей.

Пуговица по‑прежнему не поддавалась.

«Надо тянуть время, — решил Огюст. — Пусть он доберется до пистолетов. Отставной лейтенант должен метко стрелять. А там — как повезет…»

— Мсье Торвен, позвольте отрекомендовать: этого негодяя зовут Пеше д’Эрбенвиль. В прошлом месяце я дрался с ним на дуэли. Видите шрам? — моя отметина. Похоже, он решил со мной поквитаться. Все остальное — пустые разговоры.

— Я так и полагал, что он — не полицейский.

— Он работал на полицию. Доносчик, наушник, провокатор. Но это, к счастью, в прошлом. Кому нужен рассекреченный агент? Какая с него польза? Верно я говорю, Пеше?

Огюст демонстративно сунул руку за пояс, нащупывая наваху. Смотри на меня, мерзавец! На меня! Вот так… Действуйте, мсье Торвен! — вам жарко, вы вспотели, вам необходимо расстегнуть сюртук…

Д’Эрбенвиль со злобой ухмыльнулся.

— Бывших агентов нет, Шевалье! Тебе следовало бы это знать! Живой шпион и мертвец-баррикадник — славный подарок для префекта Жиске, не правда ли? Ты сломал мою жизнь. Из-за тебя меня не желают видеть в свете. Префект намекает, что мне лучше вовсе уехать из Парижа… Но это легко исправить, мой дружок! Заговор разоблачен, преступник, оказавший сопротивление, убит при аресте, а шпион доставлен в участок! Этого с лихвой хватит, чтобы вернуть расположение префектуры…