Механизм пространства

Сюртук был испорчен навсегда. Дыры с обоженными краями не взялся бы латать даже храбрый портняжка из сказки братьев Гримм. Зато д’Эрбенвиль получил свинцовый гостинец в печень, а громила по имени Жак — в голову. Третий успел выбежать на дорогу, чтобы попасть под трость налетевшего Волмонтовича. Вихрем несясь на звук стрельбы, князь срубил мерзавца с седла, по‑улански, ни на миг не задумавшись — кто, что, зачем? — и лишь потом соскочил с коня.

Три — один, победа по очкам. Пиррова ухмылка судьбы.

Торвен прикинул, стоит ли заглянуть в палату, и решил погодить. Когда парень умрет, ему скажут — санитару заплачено с лихвой. Лишний раз томить душу не стоит, иначе трещина пойдет дальше, разваливая скорлупу на части. И — прощай, Великий Зануда!

Труповозку к парадному входу!

Вокруг его могилы,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Вокруг его могилы
Фиалки расцвели…

Нет, песня про Мальбрука никуда не годилась. Никакого оптимизма, сплошной упадок духа. И вообще, кругом не жизнь, а чистая романтика. Темный коридор, Смерть с косой дежурит у входа, инвалид с костылем предается мрачным мыслям…

Торбен Йене Торвен хмыкнул, жалея себя, горемычного. Бедный он, бедный, непутевый, калечный! Что еще? Юные девицы стороной обходят, глазки не строят. Ножка болит, ручка болит. В темноте страхи прячутся — страшные. Всплакнуть. Вздохнуть. Нюни распустить. Все, вроде бы? Все! Ну, тогда на коня, юнкер — и аллюр «три креста».

Дуви-ду, дуви-ди!

Костыль приударил о доски пола — как трость пана Волмонтовича. Или — копыта Дикой охоты.

— …Так точно, господин полковник. И у нас Дикая Охота есть.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Как же без нее?

Черные всадники на белом снегу — казачий разъезд. Вечер, сумрак, зябкий ветер. На плечах — чужая шинель с чужими погонами. Чужое имя, чужая память.

Чужая страна.

— Но у нас считается, что предводитель Охоты — не Дитрих Бернский, а Вальдемар Аттердаг. Этот датский король, господин полковник, правил очень давно.

— Когда?

— Пятьсот лет назад.

Излагай, юнкер. Не стесняйся. Полковнику фон Клаузевицу приспичило поболтать с адъютантом о народных суевериях. И такое бывает, пусть редко.

— Чем он славен, ваш Аттердаг?

— Это датский Бонапарт. Рассорился со всеми соседями — и пошел воевать. Даже сюда добрался.

Торвен прикусил язык. Подробности ни к чему. Каждому датчанину известно, кто таков Вальдемар Великий, завоеватель Балтики. А вот немцу знать такое не обязательно. Не правда ли, герр Иоганн фон Торвен?

Разъезд исчез в сумерках. Скоро ночь — долгая декабрьская ночь, за которую многое решится. Казаки уехали в сторону прусских позиций. Для всех — на разведку, но недаром полковник Клаузевиц лично явился проводить разъезд. Дикая Охота? А что, похоже. Низкорослые, гривастые кони; бородатые, увешанные оружием всадники…

Торвен искоса глянул на обычно невозмутимого полковника. Волнуется, даже в темноте заметно. Потому и о Дикой Охоте вспомнил. А нам волноваться ни к чему, не правда ли, герр фон Торвен?

Чужое имя, чужая страна. Ледяной декабрь 1812‑го.

Год назад доброволец Черного Ольденбургского полка Торвен вышел из госпиталя. Рана была второй — с первой обошлись перевязками, нынешняя заставила месяц проваляться на жесткой койке. Торвен чувствовал себя дезертиром, рвался обратно в полк, желая поквитаться с мерзавцами-шведами. Но — не пришлось. Накануне Рождества его вместе с десятком молодых солдат и офицеров вызвали в Амалиенборг. Все были уверены — за наградами. Фредерик VI не жалел крестов и медалей для своих верных датчан. Медаль Торвен действительно получил, но речь пошла о другом. Его Величество, обождав, пока лакеи плотно закроют двери, обратил внимание гостей на некую любопытную деталь. Собравшиеся господа, насколько ему известно, отменно владеют немецким — ничуть не хуже, чем родным. И, предупреждая недоумение, пояснил:

— Вас собрали не ради награждения.

Так датчанин Торбен Йене Торвен стал голштинцем Иоганном фон Торвеном. Легкий акцент пришелся кстати: в датско-немецком приграничье разговаривали именно так. Нашлись и подходящие документы, и рекомендательные письма. Через месяц молодой дворянин фон Торвен был уже в Берлине. В оккупированной французами столице Пруссии он разыскал сверстника, лейтенанта королевской армии, входившего в тайный патриотический кружок, руководимый генералом Шарнхорстом. Прусские патриоты, не имея возможности воевать с французами дома, готовили группу офицеров для поездки в далекую Россию, чтобы там дать бой врагу Германии — Наполеону Бонапарту. Голштинский патриот фон Торвен радостно вызвался ехать в числе первых. Тогда он и познакомился с неулыбчивым тридцатилетним полковником Карлом Филиппом Готфридом фон Клаузевицем, преподавателем Офицерского военного училища.

В Россию они отправились вместе — и вместе, бок-о-бок, прошли всю войну. От литовских лесов и белорусских болот, через окровавленное Бородинское поле и пустые улицы брошенной Москвы, чтобы вновь оказаться у границы, в окрестностях Риги, где стоял корпус Витгинштейна.