Механический бог

– Может быть, все это уже было, – продолжил наставник с внезапно возвратившимся крокодильим бесстрастием. – И было – бесчисленное количество раз: повторялись все события, разговоры, чувства, переживания. Может быть, через многие миллиарды лет и эта жизнь повторится.

– Вот жопа, – разгорячился Макс.

– Может быть, – ответил наставник. – А может быть – и нет.

– Вальтер, а это правда? Так могло быть? – спросил парень в пиджаке, видимо принимая всерьез всю эту, как мне тогда казалось, ересь.

Наставник хлопнул в ладоши, и в этот самый момент я, наверное, впервые в жизни ощутил такое яркое дежавю, словно уже видел всю эту ситуацию в этом кабинете. То есть – не какую-то схожую, а именно эту. Что-то со мной действительно было не так.

– Давид, ты что, тупой? – Я же тебе черным по белому говорю, что может быть, мать твою, все так и было…

– Сэмпай, все-таки, простите, что перебиваю, – ответил он, – но вот по факту, одно исключает другое. Если правы материалисты, и все, что мы ощущаем – биохимия, тогда о каком при этом посмертном существовании вообще может идти речь?

Давид звал наставника модным словечком «сэмпай» (кажется, так на востоке называют альфа-самцов). Разговаривал он с каким-то слабодушным подобострастием – видимо наставник для него все-таки был огромным авторитетом.

– А с чего ты, вдруг взял, что одно исключает другое? Я ж те говорю – все может быть. Все – значит все. И все при этом будут правы, и бесстыдно уверены в своей правоте.

– Ясно, – сказал Давид. – Философия какая-то.

– Это у тебя, брат, в голове – философия. Вот посмотри на руку свою – пять пальцев, да? А могла быть – клешня, черпалка дырявая, или десница королевская… Мог быть эротический сувенир вместо руки! Представляешь? – И Вальтер изобразил удивление, будто рассказывал о каких-то «заморских» чудесах, а Давид глупо захихикал.

– Все могло быть! Ясно? – прикрикнул Вальтер, и Давид кивнул.

– Может быть, – продолжил наставник, – вечности и бесконечности не существует, и все сводится к точке ума, за пределами которой ничего нет. А может быть, однажды вы попросили древнего мудреца поведать о том, что такое сны разума и жизнь человека. Тогда, вся ваша жизнь – всего лишь искусная речь этого мудреца. И когда он завершит свой рассказ, вы обнаружите себя там, где и были всегда.

– А это где? – спросил Давид.

– Сказал бы я где…

– Так скажите!

– А нигде!

Давид поежился, но ничего не ответил.

– Может быть, ты, – указал наставник на Макса, и еще двое, или трое твоих друзей – боги вечности. И все, что ты ощущаешь, находясь в теле человека – ваша игра. Может быть, один из твоих друзей начал догадываться о том, кто он. Может быть, и ты вот-вот вспомнишь. Может быть, наша вселенная – лишь один из многих миллиардов атомов твоего тела.

– Мне такой чести – даром не надо, – небрежно ответил Макс. Он сидел, оперев голову на руку.

– Ты движешься сам в себе, будучи сознанием вселенной. Одно биение сердца, мгновение твоего ока – и целые цивилизации сменяют друг друга. Исчезают короли, президенты, начальники и директора, банкротится Microsoft, Газпром поглощает Exxon Mobile, все цели и достижения, чувства, тревоги, радости и сожаления исчезают без следов в одно мгновение ока.

– Про Газпром, это точная информация? – спросил молчавший до этого сутулый ботаник, приподняв проекционные очки.

– Может быть, – ответил наставник, и с придурковатым выражением на лице поднял указательный палец.

– С-сука, – процедил сквозь зубы Макс.

– Может быть, все книги, фильмы, все речи, слова и символы говорят лишь об одном. Может быть, жизнь это и есть ты…

Вальтер глянул на часы и неожиданно сообщил, что на этом занятие окончено. Все, как по команде начали вставать и выдвигаться из комнаты. А моя пытливость заставила подойти меня с вопросом к наставнику. Увидев, что я приближаюсь, Вальтер кивнул, как бы спрашивая: «чего тебе?»

– У меня во время занятия дежавю случилось. Это переживание с точки зрения психологии имеет какое-то истолкование?

Наставник посмотрел на меня как на идиота и сказал:

– И что ты будешь делать с этим своим истолкованием?

– Уже и спросить нельзя?

– Отчего же. Спрашивай.

– Что такое дежавю?

– А ты я смотрю упорный, а?

– А вы – упертый, – я начал хмуриться.

– Дежавю – сложная тема. Тебе пока не надо знать.

– А переживать надо?

– Поживем – увидим.

С самого начала я Вальтеру не понравился. Возможно, все дело было в моем статусе – будучи сыном программного архитектора, я официально числился как более «ценный гражданин». И видимо сам факт существования такого эпитета, наставника трогал за живое. Он то и дело бессовестно при всяком удобном случае ехидничал, намекая на мою никчемность в самых разных вопросах. Однако передавать меня другому наставнику Вальтер не спешил, за что я испытывал к нему благодарность.

Два года пролетели как мираж в мареве, без особых приключений. Казусов с памятью больше не происходило. И я бы позабыл об этом эпизоде, как забываются любые чудеса, бледнея в потоке времени, если бы не последующие события.