Мефистон. Кровь Сангвиния

В нескольких метрах от них стоял склонивший голову хмурый Рацел. Он выводил в пыли руны силовым мечом и что-то встревоженно шептал, говоря сам с собой. Еще дальше, в тени, лексиканий увидел Мефистона: тот опустился на колено, прижав руку к земле, а между его пальцами тлели угольки. Затем Властелин Смерти поднялся, вытер кровь с ладони и зашагал по дороге прочь. Его волосы развевались, будто яркое белое знамя. Вслед за ним шли капитан Ватрен и космодесантники тактических отделений, внимательно осматривавшие местность Дивинуса Прим сквозь прицелы болтеров. По одну сторону дороги шагали воины из отделения Серифа, по другую — сержанта Гестиаса. Алая броня делала их похожими на капли крови, текущей к горизонту. Антрос не увидел ни следа боевого брата Мандука, исчезли и другие космодесантники. Очевидно, не все пережили межпространственный перенос. В путь отправились два полных отделения, три библиария, капитан Ватрен и апотекарий, но теперь сержанта Гестиаса сопровождали лишь два воина, а с Серифом были три брата. Осталось лишь двенадцать Кровавых Ангелов. Впрочем, решил Антрос, этого хватит, чтобы справиться с любыми опасностями планеты.

— Лексиканий.

Антрос обернулся и посмотрел на Зина.

— Помоги мне встать, — попросил жрец, вытирая слезы.

Луций, все еще оглушенный психическим безмолвием, отстраненно кивнул. Он подошел к исповеднику и поднял его.

— Ты понимаешь? — спросил Зин, глядя на космодесантника выпученными блестящими глазами. — Знаешь, что вокруг нас?

— Я уже видел оссуарии, — пожал плечами Антрос, — но такие — никогда. Я видел захоронения в катакомбах под монастырями, но ни одно из них не могло бы сравниться с этим.

— Брат-библиарий, Скорбные башни — это не просто гробницы, — покачал головой исповедник. — Их строили не люди.

Зин отступил от Антроса, перешел дорогу и остановился, глядя на белые башни. В его словах зазвучала пламенная страсть, отточенная десятилетиями проповедей. Даже Рацел отвлекся от начертания рун, чтобы понаблюдать за представлением.

— Когда Император прибыл сюда, — заговорил Зин, — планету называли иначе. Я не осмелюсь произнести это ужасное имя, поэтому скажу лишь, что сей мир походил на погруженную во мрак преисподнюю, обитель идолопоклонничества и почитания ложных богов. Скверна проникла в души его обитателей. Они обратились против Императора и Его миссионеров, обрушили на них проклятия и воззвали к созданиям, что обитают в бездне меж миров. Даже сам Бог-Император не мог очистить от грехов неверующие народы и потому приказал слуге Своему, лунному волку по имени Луперкаль, сойти с небес и присматривать за дьяволопоклонниками, пока Владыка Людей не сотворит оружие столь грозное, что оно вытянет саму тьму из их сердец и сделает их бессильными. Пока Луперкаль преследовал вероломных культистов, Бог-Император сошел под землю и начал поедать расплавленное ядро мира. Сто дней поглощал Он пламя, и все это время с костей Его сползала плоть, пока в итоге от Него не осталась лишь искра божественной силы, сверкающая во тьме, немыслимой для взглядов смертных. И на сотый день он вышел и изрыгнул меч, выкованный в сердце планеты. Бог-Император восстал, переродившись в огне, воздел над головой меч и обратился с повелением к грозовым небесам.

Зин показал дрожащим пальцем на ближайшую костяную башню:

— И планета покорилась! Из недр мира явилось великое знамение его могущества, бесчисленные клинки, длинные, словно горы, созданные из костей всех когда-либо умерших неверующих. — Переполняемый восторгом, Зин умолк на мгновение, а затем продолжил: — Священные клинки вырастали до самых облаков, отнимая силы у ведьм и чернокнижников, и еретики безмерно корчились от такой кары. Одни нарекли те клинки Скорбными башнями, другие же назвали их Кающимися Древами, однако все увидели в них воплощение гнева Бога-Императора. Затем столбы исторгли впитанные чары и направили их в клинок, выкованный Императором в недрах мира.

Из-за одышки исповеднику пришлось сделать паузу.

— И тогда народ мира сего узрел истину впервые за долгие века. Морок рассеялся, и прояснились глаза еретиков, и пали они на колени. Перед Кающимися Древами принесли они великую нерушимую клятву, нареченную ими Обетом. В тот день Бог-Император узрел чудо — Его клинок породил народ набожнее всех прочих, и потому Он дал миру сему другое, более подходящее имя — Дивинус[10] Прим.

— И что это был за обет? — спросил Антрос, заставив себя смотреть не на исполинские обелиски, а на фанатичного жреца.

В тот же миг страсть исчезла из глаз Зина. Исповедник, которого вопрос явно застал врасплох, даже покачнулся. Выражение его лица мгновенно переменилось, ярый пыл сменился чем-то похожим на стыд. Перемена была столь резкой, что Луций едва не рассмеялся от изумления. Он счел, что обет как-то связан с тем, о чем Зин так тщательно умалчивал, — с Окаменелым мечом.

Когда исповедник заговорил вновь, голос его звучал приглушенно и нерешительно.

— Они поклялись защищать этот мир до…

— До чего? — спросил Мефистон.