Медвежатник

— А я по вашей воле едва душегубцем не стал и Дуняшу на скверное дело подбил, — сурово покосился хозяин Хитрова рынка на босяка. — Вот прикажу на базарной площади выпороть, и будешь лежать с опущенными портами на позор… Пускай на твою задницу базарные девки полюбуются.

— Парамон Мироныч, — перепугался не на шутку верзила, — не выставляй на поругание!

— Ладно, — смилостивился хозяин. — Мешок, надеюсь, приберегли?

— А как же, Парамон Мироныч, все как есть. — И уже с уважением, поглядывая на огромные кулаки старика, протянул: — Тяжелая у вас рука, Парамон Мироныч, как жахнул, так он мурлом в глину. Зарылся, даже не охнув. А ну взялись! — прикрикнул Андрюша на стоявших рядом босяков. — Не корячиться же Парамону Миронычу. Взяли за руки да за ноги. Кажись, отходит, вон ногой задрыгал. Мы там, Парамон Мироныч, соломки заготовили, отнесем его. Ежели помрет, так землицей присыплем.

— Ладно, ступай себе, — смилостивился старик, — а мы с Дуняшей далее поедем.

Старик взобрался на передок и дернул вожжами:

— Пошла, родимая. Вези на Хитровку. Ты уж, Дуняша, не обессудь, что так получилось, но лучше тебя этого никто не сумел бы сделать.

Некоторое время пролетка, освещаемая уличными фонарями, была различима, а потом затерялась в густых сумерках совсем.

— Что делать-то будем? — посмотрел на Андрюшу хитрованец лет тридцати с огромными глазами.

— А что еще с ним делать-то? — очень искренне удивился Андрюша. — Придушим его да закопаем где-нибудь неподалеку. Парамон Мироныч не хотел свои руки паскудством марать, вот поэтому и нам передоверил. Он, как с каторги бежал, дал перед Господом зарок своими руками кровушки не лить и свечу на том Богородице поставил. Вот те крест!.. Ну давай, ребятки, оттащим его подалее от дороги, а то, часом, заприметит кто. Ох и славненько, что хозяин меня помиловал, а то, глядишь, неделю не сесть мне с испоротой задницей.

— Андрюша, а почто это вдруг хозяин банкира пожелал сгубить? — согнулся под тяжестью неподвижного тела лопоухий разбойник.

Петра Николаевича оттащили в глубину аллеи. Андрюша вытащил из кармана обрывок веревки, попробовал его на крепость и отвечал равнодушным голосом:

— Из-за питомца своего беспокоится. Дорожит он им очень. Видать, наш банкир чем-то не угодил Савелию, вот он и решил самолично ему услужить. Душить-то приходилось? — посмотрел Андрюша на пучеглазого.

— Вот еще, — сконфузился тот малость.

— На вот тебе шнур, — Андрюша сунул в руки конец веревки. — Надо же тебе когда-нибудь учиться.

Глава 12

Уже в половине седьмого здание уголовной полиции в Малом Гнездниковском переулке было заполнено народом. Кроме надзирателей и чиновников здесь были околоточные, жандармы, городовые. Явилось даже несколько дворников, у которых на поясе демонстративно висел свисток, свидетельствующий о том, что и они не последняя спица в колесе. С важным видом они шастали между жандармами и, несмотря на внешнюю суровость, больше напоминали плотву, угодившую на нерест к щукам.

Никто не знал, для чего Аристов собрал у себя едва ли не всех городовых Москвы.

— Господа, на днях должен прибыть великий князь, — уверенно строил предположение околоточный лет сорока. — У меня сейчас гостит троюродный племяш, он в камер-юнкерах в Петербурге служит. Так вот, он обмолвился, что его высочество должно быть. Со дня на день. Думаю, мы здесь для того, чтобы охрану ему обеспечить. А то в наше время всякое случается. Не приведи господи! — Он бегло перекрестился.

В такие дни высказывались самые невероятные предположения, и если бы кто-то сейчас заявил о том, что собрались они для того, чтобы господин Аристов сообщил им о начале военной кампании в Крыму, то каждый из присутствующих встретил бы слушок с должным пониманием.

— Господа, здесь совсем иное, — объяснял надзиратель лет тридцати со светлой макушкой на самой середине. — Пришел циркуляр о том, что в Москве появилась группа мошенников, выдающих себя за членов императорского дома. Они сумели втереться в доверие к болгарскому царю и выкрали из его сокровищницы корону. А один из них, поговаривают, был даже любовником шведской королевы!

— Ну это вы загнули, батенька, — возразил околоточный. — Она же старуха. Это каким надо быть бесчувственным, чтобы на старушку позариться.

— Здесь вы не правы, — почти обиделся надзиратель. — Женщина она в теле, а потом…

— Господа! — раздался громкий голос Ксенофонтова. — Григорий Васильевич вас всех просит к себе.

Разговоры умолкли, и собравшиеся, словно прочувствовавшись моментом, направились в кабинет Аристова. Некоторые впервые попали к генералу на прием, а потому порог его кабинета перешагивали с особым трепетом.