Медвежатник

Из купе выглядывали любопытные лица. Подслеповатый старик, нацепив монокль на левый глаз, высоким старческим фальцетом выкрикивал:

— Преступника арестовать!

— Никак ли убийцу схватили? — откликнулась ему девица в огромной белой шляпе.

— Господа, — басовито вскрикнул плотный господин в пенсне. — Это революционер!

Поднатужившись, полицейские отодрали пальцы Филимона от дверной ручки, и он, потеряв равновесие, вывалился на перрон.

Паровоз пыхнул паром, и поезд тронулся, медленно набирая скорость.

— Я заплачу за билет! — истошно вопил Филимон. — В багаже у меня осталось тридцать тысяч рублей!

— Забирай свои сокровища! — Тряхнув усами, проводник размахнулся и с силой швырнул суму вдогонку безбилетнику.

Филимон поднял сумку, невесело отряхнул перепачканные брюки ладонью и, продолжая бормотать проклятия, помахал кулаком в сторону удаляющегося поезда. Его позор видела только огромная рыжая дворняга — она подошла к сумке, осторожно втянула в себя воздух и, потеряв к его содержимому всякий интерес, заторопилась в свою сторону.

— Вы у меня еще пожалеете!

Порыв ветра опрокинул суму и потащил ее вдоль железнодорожного полотна. Филимон встрепенулся, резко распахнул суму, достал с самого дна шапку и крепко натянул ее на самые уши. А потом закинул пустую суму далеко в сторону.

Станция представляла из себя небольшой домишко, размерами не больше собачьей конуры. Из печной трубы весело валил белесый дым, что свидетельствовало о его обитаемости.

Поежившись от пронизывающего холода, Филимон заторопился к домику. На его стук долго не открывали, а потом из глубины послышалось какое-то безрадостное бормотание, очень напоминающее рык разбуженной собаки. Следом угрожающе брякнула щеколда, и Филимон увидел мужчину лет пятидесяти — судя по форменной тужурке, стрелочника. Вид его был изрядно помят, как будто по его физиономии проковылял медведь. Некоторое время он бессмысленно разглядывал гостя, видно, принимая его за очередное пьяное видение, а потом, решив, что это все-таки действительность, неопределенно буркнул:

— Чего надо?

— Погреться бы, уважаемый.

Стрелочник тупо уставился на незваного гостя, усиленно соображая, какой такой оказией занесло его на забытый богом полустанок, и не нашел ничего более, как переспросить:

— Погреться?

— Да… Я тут сошел по недоразумению.

— Куда же это ты сошел, если здесь уже лет пять как станции нет. И жилье здесь в округе за пятнадцать верст не встретишь.

— Ошибся я.

— Ну-ну… Таких ошибающихся здесь почти на каждом поезде. Без билета, наверное, ехал? Они любят в эту глухомань ссаживать.

И грохнул за собой дверью.

— Послушайте, — застучал Филимон в закрытую дверь, — не хотите пускать, не пускайте. Только ответьте мне, пожалуйста, где тут погреться можно?

За дверью что-то звякнуло. Наверняка хозяин откупоривал очередную бутылку.

— Иди по проселочной дороге. Прямо. Там завод сталелитейный увидишь. Вот в нем и погреешься, — угрюмо отозвался хозяин через закрытую дверь.

Он явно не желал делиться с незваным гостем запасом горячительного. Постояв подле закрытой двери с минуту, Филимон понял, что не стоит рассчитывать на милость, и побрел в сторону предполагаемого завода, ругая про себя и бдительного кондуктора, и полицейских, а заодно и стрелочника, отказавшего в приюте.

* * *

Стрелочник не обманул — через два часа пути показалось несколько закопченных труб, над которыми густыми ошметками клубилась копоть; рядом — небольшой рабочий поселок.

Филимон прибавил шаг и уже через пятнадцать минут был у ворот завода.

Сторож, надвинув фуражку на глаза, напоминал рекрута времен эпохи Петра Великого. Важно выслушав сбивчивый рассказ Филимона, он милостиво разрешил погреться в цеху и, заложив руки за спину, пошел осматривать свое полыхающее огнем хозяйство.

Место нашлось у доменной печи. Подступивший жар мгновенно разогнал стылую ночь; придя в себя, Филимон не без интереса созерцал расплавленный металл, который, подобно раскаленной лаве, переливался в огромные ковши.

Один из рабочих его заинтересовал особенно: вооружившись ацетиленовой горелкой, он ловко срезал окалину с литейного ковша.

— Какая это сталь? — подошел поближе Филимон. — Мартеновская?

Рабочий на секунду оторвался от своего занятия и, махнув рукой, объявил:

— Титановая.

— И хорошо берет?

В этот раз рабочий посмотрел на Филимона с интересом, в нем чувствовался специалист.

— Как видишь.

— А у меня получится?

— Здесь сноровка нужна. Попробуй, может, получится, — протянул он Филимону горелку. — Только фартук бы надел. А то металл брызнет и одежонку подпалит.

Филимон переоделся в старую одежду, вооружился горелкой и поднес тонкое ярко-синее пламя к металлическим заусенцам. Словно по волшебству, металл начинал коробиться, превращаться в махонькие капельки и, поддавшись огненному напору, отлетал далеко в сторону.

— Эй-эй-эй! Ты мне так ковш прожжешь, — строго предостерег рабочий. — По самому краю веди, вот тогда толк будет.

Филимон охотно качнул головой и направил пламя к следующим окалинам. Титановая сталь плавилась и рвалась, как папиросная бумага, обжигающие опилки разлетались далеко по сторонам.