Медовый рай

— Я устанавливаю правила в этой жизни! И вы по ним играете… — Он сделал паузу, усмехнувшись, щелкнул пальцами у виска. — Или не играете вовсе.

Неожиданно успокоившись, словно кто-то внутри повернул тумблер до нуля, он вяло повел плечами и лениво пошел к ней. Белка вжалась спиной в дверь — да ведь он просто псих! Просто сумасшедший! Больной… Она не могла отвести глаз от его лица, оно было странно несимметричным, точно фотография, что порвали на куски, а после неумело склеили.

Он начал декламировать стихи — Белка их раньше не слышала. Стихи были красивые и страшные, будто поэтом был мертвец.

Настала ночь, зажигаются звезды,
Вонзая кинжалы в холодное лоно
Реки зеленой.

Саламанка читал стихи. Его голос становился громче, в интонациях, теперь протяжных и широких, появился истеричный всхлип, казалось, еще чуть-чуть, и он разрыдается.

И мертвую душу мою растрепал я,
Призвав на помощь паучьи узоры
Забытых взоров.

Он сжимал кулаки и плавно раскрывал пальцы паучьим узором на своем несимметричном лице, сквозь худые пальцы серые глаза горели безумным блеском. Белке стало жутко. Он медленно протянул руку и чуть коснулся ее щеки, Белка дернулась, точно ее обожгло, стукнулась затылком в дверь.

— Сними это… — неожиданно сиплым голосом сказал он, кивнув на майку. — И это…

Белка оттолкнула его руку, он цепко ухватил ее за подбородок. Приблизил свое лицо.

— Ведь это твоя малышка там, — он кивнул в сторону чертова колеса и больно сжал ей скулы. — Да?

Белка отрицательно замотала головой, яростно замычав, будто немая.

— Да… — повторил ласково Саламанка. — Твоя…

Белка, неуклюже закрываясь локтем, сняла майку и уронила на пол. Немыми пальцами расстегнула шорты, стянула их вместе с трусами.

То, что произошло дальше — страшное и нереальное, она пыталась стереть, вытравить из своей памяти, но оно возвращалось и возвращалось, протискивалось душным кошмаром в прорехи сновидений, пролезало липкими щупальцами между невинными дневными мыслями. Теперь уже было невозможно отделить жуткое месиво фантазий от действительности, да она и не пыталась — для этого нужно было снова погрузиться в ту ночь. Погрузиться в ту боль, боль, что лежит за пределом возможностей человеческой души.

Она не помнила, как и почему отец понял, наверное, она рыдала в душе. Да, она рыдала в душе. Она все рассказала, рассказала простыми страшными словами. У нее были мокрые волосы, совсем мокрые, когда он тащил ее к машине. Он больно сжимал ее запястье, она спотыкалась, а мокрая одежда противно прилипала к телу. Он гнал как сумасшедший, странно, что они не разбились по дороге. Он кричал — где этот подонок? — размахивал дробовиком, выбил прикладом замок в конторе. Охрана попряталась, хоть он и палил в воздух. Где этот подонок? — орал он и снова стрелял в ночное небо. Он был страшен, ее отец, страшен и прекрасен, как ангел мести, как падший ангел, неистовый, которому уже нечего, совсем нечего терять; и он явился с карающим мечом, с громом и молнией, дабы поквитаться за унижение, за отчаянье, за несправедливость этого гнусного мира. Поквитаться раз и навсегда. Где этот подонок? — и сейчас эхом звенело в Белкиной голове. Где?

45

Опустошенная и уставшая, Белка вышла из номера.

Заснуть так и не удалось: она легла, несколько раз беспомощно проваливалась в сон, но тут же судорожно пробуждалась, с ужасом пялясь в рубиновые цифры будильника на тумбочке. Последний раз на часах выскочили сразу три двойки — два двадцать два.

Она выгребла из мини-бара всю снедь — жалкие, лилипутских размеров шоколадки, крошечные картонки с печеньем, кукольные кульки с жареным миндалем. Сложила все в пластиковый пакет. Идти в мотельный ресторан уже не было ни времени, ни воли.

Снаружи пекло стояло адское. От шоссе воняло асфальтом и гарью, пробка рассосалась, и машины теперь проскакивали мимо с пугающей скоростью. Белка задержалась на ступенях, медленно притворила дверь. Замок клацнул — звонко и строго, — все, обратной дороги нет.

— Обратной дороги нет, — повторила Белка.

Морж Курт появился на открытой веранде конторы, поднявшись на цыпочки, дотянулся до поилки для птиц — стеклянная колба синего стекла была подвешена к краю крыши. Осторожно снял — на стекле вспыхнул ослепительный синий зайчик, словно Курту удалось поймать осколок солнца, — начал наливать сиропную воду. Вокруг Курта, выписывая жужжащие зигзаги, носились колибри. Птахи были чуть больше шмеля.

— Гляди, что вытворяют! — заметив Белку, засмеялся Курт.

Она где-то читала, что за секунду колибри делает триста взмахов крыльями. Или что-то около того. Наполнив колбу сиропом, Курт подвесил ее обратно. Мастеровито засвистел, приглашая птиц, — трель вышла почти соловьиная.

Белка невольно улыбнулась. Курт, довольно сунув руки в карманы, наблюдал за птицами. Колибри пили сироп, не садясь на край, они зависали в воздухе, их крылья тонко пели — звенели, подобно игрушечным моторам.