Медный гусь

Руки девушки обвили Василию шею, она прижалась к нему всем телом, так, что стрельца трясти начало. Больше терпеть он не мог, схватил ее за плечи и впился в податливые губы поцелуем. И поцелуй этот был долог, намного дольше того времени, которое понадобилось Амп-ими, чтобы развязать на шее стрельца шнурок и снять с него нательный крестик.

Счастье вошло в сердце Васьки Лиса и угнездилось там, как затяжная болезнь, держало крепко, не отпускало. Жизнь для бывшего стрельца превратилась в упоительную сказку, в которой хотелось оставаться вечно. Все у него было. Жена-красавица, ласковая и послушная. Рыба и дичь сама в силки шла, да и лося добыть было несложно. Избу крепкую Василий поставил, амбр и баньку, двор тыном обнес. Доспех великого Ермака с золоченым зерцалом в горнице в красном углу покоился. Васька иногда надевал его ради смеха. Только вот детей молодая жена ему не рожала, ну да это дело такое — может, позже пойдут.

Водки только Василию не хватало, а выпить порою бывшему стрельцу хотелось. Особенно по ночам, после жаркой любви, когда Амп-ими засыпала, свернувшись калачиком под медвежьей шкурой, а его сон бежал. Что-то смутно-тревожное шевелилось в душе Василия, теребило какую-то старую, давно зажившую рану. Вот тогда ему хотелось глотнуть горячительного, выйти на берег, сесть у воды и смотреть на звезды. Дать волю мыслям, и, быть может, тогда он смог бы понять, какая заноза в душе осталась.

И однажды, такой вот ночью, Лису смутно припомнилось, что когда он сюда явился, то имел при себе штоф. А штоф затем и нужен, чтоб в нем водку держать. Со свечой в руке Васька тщательно обследовал голбец. Свою торбу он обнаружил в дальнем углу под кучей кадушек, туесков, кусков лосиных и заячьих шкур. Запустив в сумку пятерню, Василий сразу же нащупал заветную склянку, извлек, обрадовался. Водки в штофе осталось на треть, зато родимая обещала быть вкусной, потому как имела прозрачность ключевой воды.

Василий, в предвкушении почти забытого хмельного удовольствия, залез под медвежью шкуру к жене, обнял ее одной рукой. Амп-ими тут же к нему повернулась, во сне лизнула мужа в щеку. Васька вынул зубами пробку и без промедления приложился губами к горлышку. И ничего не почувствовал. В склянке была не водка — вода.

А потом в его голове словно бочка с порохом взорвалась. Будто год он в темнице провел и вдруг на свет вышел. Ваське вспомнилось все: как они с Недолей переполох выливали, и штоф с оставшейся святой водой Игнат ему всучил, хранить велел. И то, как расспрашивал Рожина про собак, и толмач поведал про поклонение остяков северной Оби Амп-ими — женщине-собаке. И еще Васька вспомнил каждый прожитый с молодой женой день, и дней этих было так много, что он не мог их сосчитать. Лоб Василия покрылся холодным потом — Лис осознал, что за все время, проведенное с Амп-ими, ни разу не помолился, Господа не вспомнил.

В избе невыносимо воняло псиной. Леденея от ужасающей догадки, Василий осторожно стащил медвежью шкуру и скосил взгляд на жену. Амп-ими не было, вместо нее лежала огромная лайка-сука и во сне вылизывала горе-супругу щеку.

Ужас охватил бывшего стрельца. Стараясь не потерять присутствие духа и двигаться как можно тише, он выполз из-под шкуры, покинул избу, побежал к реке. На берегу перевел дыхание, допил остатки святой воды, задумался. Что-то нужно было делать, и немедленно. Решение Василий принял быстро. Прихватив топор, он отправился искать осину. Но осины поблизости не росли, так что когда он все-таки отыскал заветное дерево, выстругал кол и вернулся, начинало светать.

Зеленоглазая Амп-ими хлопотала во дворе у костра. Завидев мужа, доверчиво ему улыбнулась. В душу Васьки Лиса закрались сомнения. Может, ему все примерещилось? Может, все же водка в штофе была? Глотнул лишнего, вот с отвычки чертовщина и пригрезилась?.. Заткнутый за пояс осиновый кол он решил пока не доставать, повременить. Но рука потянулась к нательному крестику, тронуть и успокоиться, удостовериться, что Господь не оставил. А крестика-то и не было. Ваську бросило в пот. Он поднял на жену глаза.

— Что, муж мой любимый, потерял чего? — невозмутимо спросила Амп-ими, продолжая помешивать варево.

В котелке лениво булькал густой бульон, лопаясь огромными пузырями.

«Может, уха, а может, ведьмовской суп, которым она меня опаивает», — думал бывший стрелец, но при этом всем сердцем желал, чтобы его опасения оказались напрасны.

— Увидел мое второе лицо, — то ли спросила, то ли сделала вывод Амп-ими.

Василий стоял — ни жив ни мертв. Жена сама сознавалась в своем ведьмовстве. Горло у него пересохло, говорить он не мог.

— А что плохого я сделала тебе, Васа? — Амп-ими оставила варево и теперь пристально смотрела мужу в глаза, и зрачки ее начали пульсировать, словно в них металась дикая, дремучая сила, желавшая вырваться наружу; Василию сделалось еще страшнее. — Ты хотел доспех Ермак-урта, я дала его тебе! Ты хотел меня, я стала твоей! Ты хотел счастья, ты его получил! Я дала тебе все, а ты пришел меня убить?!