Медный гусь

Ерофей Брюква ничего не ответил, он смотрел в кружку, почти пустую, глаз не поднимал. От горячего взвара его немного разморило, озноб отпустил, но стрелец все равно сидел насупившийся, несогласный. Мурзинцев разглядывал его и понимал, что Ерофей противился не их доводам, а самому себе. Страх не позволял Брюкве поверить в очевидное, довериться своим глазам. Стрелец Брюква прятался за несогласием, потому как был не в силах принять ужас произошедших событий. Проще сказать себе, что бесов нет, потому что если они есть, то с ними придется бороться, как справедливо толковал отец Никон. А для борьбы нужна отвага, вера и сила. Наверное, и хворь к Ерофею прилипла не из-за сырости и прохлады первой летней ночи, а из-за этого страха, который поднимался из-под земли, исходил из дремучего вогульского ада. Мурзинцев вспомнил, как хотел отправить Прохора Пономарева с дьяком Полежалым в Самаровский ям, и осознал, что ошибался. Прошка боялся, ныл, но держался, а вот Ерофей — нет. Это Брюкву надо было отправить в Самаровский, от бесов вогульских подальше.

— Ерофей, ежели не хочешь дальше идти, дам тебе шлюпку. Воротишься в Елизарово и будешь нас там дожидаться, — тяжело произнес сотник; стрельцы озадаченно на Мурзинцева уставились, не понимая, откуда к нему такое решение пришло.

Рожин кивнул, соглашаясь с сотником, Брюква молчал несколько мгновений, ответил:

— Я с вами. Река узкая, стругом далеко не пройти. Куда вы на одной шлюпке…

— Смотри, больше предлагать не буду.

— С вами.

— Тогда выступаем, и так засиделись.

В устье Ендырь имел ширину всего метров восемь. Струг вошел в реку, но как долго русло будет держать глубину, никто не знал. Через пять верст река потеряла в ширине еще четверть. Ендырь, таежная дремучая река, напоминал древнего насупившегося старика. Мохнатые брови-берега угрюмо нависали над щекой реки. Торчали коряги поваленных в воду деревьев, щетинился жесткий кустарник.

Рожин пробрался сквозь гребцов на корму, сел подле Мурзинцева.

— Анисимович, на струге пройдем еще от силы версту, — сказал толмач. — Вогулы на дощанике до самого Эмдера доберутся, у него посадка локоть всего. А вот струг ворам где-то тут бросить пришлось. Думаю я, что они его на берег выволокли и ветками закидали. Надо поискать.

— Дело говоришь, — согласился сотник и велел стрельцам по сторонам во все глаза смотреть.

Струг Яшки Висельника обнаружился уже через полчаса. Тайга кругом стояла густая, плотная, так что судно далеко от берега утащить возможности не было, тем более впятером. Так что воры свое судно от воды недалеко оттащили и ветками кое-как закидали. Демьян Перегода первый его разглядел, подал товарищам знак, фузею с плеча снял и ствол в сторону берега направил. Струг тихонько уткнулся в берег, Рожин и Перегода на сухое спрыгнули, держа ружья наизготовку, осторожно двинулись к куче наваленных шалашом веток. Следом сошли стрельцы, рассыпались цепью по берегу, прикрывая толмача с казаком. Семену Ремезову и пресвитеру сотник велел оставаться на судне.

— Анисимович, ходи сюда! — минуту спустя крикнул Рожин, Мурзинцев заторопился на зов.

Нос лиходейского струга торчал из листвы, как клюв гагары. То ли воры не опасались погони, то ли у них не было времени прятать следы. От берега в продавленном мхе тянулась вмятина волока судна, да и сам струг торчал углами из листвы наспех накиданных веток — носом, мачтой, реем.

В стороне под кедром сидел человек, прислонившись к стволу спиной, и, задрав голову, сквозь паутину спутанных веток смотрел в небо остекленевшими глазами. Его рот был раззявлен, словно он хотел глотнуть воздуха, да вдруг подавился. Живот и грудина превратились в месиво изодранной требухи, переломанных ребер и запекшейся крови. Одна нога была грубо обрублена ниже колена. Гримаса боли и ужаса застыла на худом лице. Рядом валялись мушкет и пистоль, оба разряженные.

Рожин и Перегода стояли перед мертвым вором и, оглядываясь по сторонам, пытались восстановить ход событий. Сотник подошел, тоже огляделся.

— Есть соображения? — спросил он.

— Медведь задрал, — отозвался толмач, Перегода кивнул, соглашаясь. — Пистоль и мушкет в косолапого разрядил, а потом еще и ногами отбивался, так мишка его за ногу и грызнул. Ежели в медведе две пули, может, он где-то рядом и кончился. След кровавый наполдень уходит.

— Видно, воры этого караулить струг оставили, — добавил Перегода, кивнув на труп. — А сами на шлюпке дальше за вогулами погнались. Я на струге смотрел, шлюпки нет. Пушка заряжена картечью, еще пару ядер есть, но порох забрали.

— Может, шлюпки и не было, — заметил сотник.

— Следы сапог четырех человек к реке ведут, — сказал Рожин. — Шлюпку на воду сняли еще до того, как струг выволокли. Нам тоже дальше на струге идти неможно, река мельчает. Надо в лодки пересаживаться.

Сотник кивнул.

— Струг прятать смысла нету, да и все запасы мы с собой не уволочем. Придется, Демьян, нам тут караул поставить, — заключил он. — Ты с Ерофеем останешься. Ждите нас два дня, ежели не вернемся, снимайте струг и идите в Самаровский. Вора закопайте, а то на кровь еще волки стянутся.