Медный гусь

Рожин отдыхал минут десять, затем поднялся и ушел вдоль границы болота. Вернулся он через полчаса, застав путников за трапезой, зачерпнул и отправил в рот пригоршню квашни из раскисших сухарей, прожевал, настороженно оглядываясь по сторонам, сказал:

— Уходить надо.

— Да чтоб у тебя ноги отнялись! — возмутился Васька Лис.

— Вот же изверг! Хуже заплечного мастера! — присоединился к товарищу Игнат Недоля.

Стрельцы недовольно засопели, никому не хотелось сию минуту подниматься и продолжать путь, легкая передышка облегчения не принесла.

— Не орите, — спокойно сказал Рожин, нисколько не удрученный возмущением стрельцов. — Я следы видел.

— Чьи? — устало спросил сотник.

— Скажу, не поверишь. Пойдем, сам глянешь.

Рожин отвернулся и снова направился вдоль границы болота. Мурзинцев вздохнул, грузно поднялся и поплелся вслед за толмачом. Семен Ремезов, проснувшийся, как только Рожин заговорил, вскочил, торбу за спину закинул и побежал следом, да так ретиво, словно он не полчаса спал, а целый день.

— Да ну вас! — Васька Лис в сердцах плюнул, бросил в рот кусок вяленой рыбы и откинулся на траву, с наслаждением растянулся.

— Дурная голова ногам покоя не дает, — согласился с ним Недоля и, умостившись рядом с товарищем, мечтательно добавил: — Водки бы глотнуть…

Десять минут спустя Рожин вывел товарищей к небольшой песчаной проплешине, шириной метров шесть. Вокруг рос шиповник, торчали юные побеги берез, но в середине песок не тронула ни одна травинка. Ближе к болоту песок переходил в торф и дальше затягивался желто-зеленым мхом — там начиналась топь. Рожин, держа наизготовку штуцер, указал в центр песочной полянки. Мурзинцев не сразу понял, куда, на что нужно смотреть. Среди следов от сапог Рожина сотник, уставший и задерганный, некоторое время не мог различить ничего необычного, но затем понял и изумился. Песочная опушка несла на себе два следа босых ног, а удивление вызывали размер следов и расстояние между ними. Оттиски ступней формой напоминали человеческие, только были в три раза больше, и отстояли друг от друга на пару метров.

Мурзинцев и Семен Ремезов осторожно приблизились к первому следу, присели, долго рассматривали.

— Это ж какого роста должен быть человек? — наконец спросил Семен Ремезов.

— То не человек, то менкв, — ответил Рожин. — И ростом он под две сажени.

— Кто-кто? — не понял Мурзинцев.

— Менкв — так их вогулы зовут, — пояснил толмач. — Леший, по-нашему.

— Опять вогульские байки! — вспылил Мурзинцев.

Сотник поймал языком левый ус и принялся яростно его жевать, словно откусить хотел. Семен Ремезов торопливо развязал свою торбу, извлек шнур с узелками, книгу и перо с чернильницей, принялся измерять и зарисовывать следы.

— Там во мху третий след, едва различимый, — не обращая внимания на настроение Мурзинцева, продолжил Рожин. — В болото он ушел.

— Что ж его не видно теперь? — мрачно спросил Мурзинцев, пристально глядя толмачу в глаза.

Семен очнулся, от писанины отвлекся, с тревогой посмотрел на сотника. За всю дорогу из Тобольска он ни разу не видел Мурзинцева в таком настроении. Но толмач невозмутимо выдержал взгляд сотника и так же спокойно ответил:

— Ты, Степан Анисимович, на мне злость не срывай. В том, что твои стрельцы погибли, моей вины нету.

— Может, и так, — мрачно отозвался сотник. — А может, ты с нами затеял игру какую? Следы лешего нам подсунул, кои в песке как раз за десять минут выдавить можно. Что ж ты про менквов нам раньше не рассказывал? Да и про Ас-ики смолчал. Погибели нашей ждешь?!

— А кто б мне поверил?! — вспылил в свою очередь Рожин. — Расскажи я все, что мне ведомо, меня б за юродивого приняли! Остался бы я в Тобольске милостыней побираться, а вы бы сгинули, до Самаровского яма не добравшись! На, полюбуйся!

С этими словами Рожин порывисто развязал кушак, скинул зипун и поднял до шеи подол рубахи. Грудь и живот бороздили четыре грубых рубца, а расстояние между ними было в полвершка, стало быть лапа, продравшая на его теле раны, размер имела в три человеческие ладони.

— О Господи… — выдохнул пораженный Семен.

— Кто это тебя так? — тихо спросил Мурзинцев, начиная понимать, что байки о толмаче, в которых говорилось, что Рожин с самим диаволом в рукопашной схлестнулся, могут оказаться правдой.

— Менкв, — ответил толмач. — Довелось мне по глупости забрести на вогульское капище на Сосьве, вот куль меня и порвал.

Мурзинцев перекрестился.

— С нами Господь, не даст Он нас в обиду, — тихо, в бороду, произнес он, но Рожин его услышал.

— Господь, говоришь? — спросил толмач то ли сотника, то ли сам себя. — А Господь эти земли не видит, они под тысячелетним шаманским камланием сокрыты. Так что мы тут с местными бесами один на один. Мы с тобой, Степан Анисимович, одному князю крест целовали и теперь одно дело на двоих делаем. Нам друг за друга держаться надо, иначе не выжить.

Мурзинцеву стало совестно от своего недоверия к толмачу и оттого, что в этом недоверии хотел на нем злость выместить. Рожин опустил рубаху, неторопливо надел зипун, опоясался, сказал примирительно: