Медиум

– Ты удивительно проницателен, Сергей! И на основании этого я делаю вывод, что ты помял четверых ребят Штырёва. Я тут навел некоторые справки и узнал, что он вполне себе еще живет и здравствует. Более того, даже пробился в «золотую десятку».

– Куда пробился? – не понял я. – Это что, типа хит-парад?

– Ты никогда не слышал о «золотой десятке»? – Саныч так натурально удивился, что даже на некоторое время с него слетела извечная маска балагура.

– Что-то не припомню… – я старательно напрягал мозг, но действительно не мог ничего подобного откопать в глубинах своей памяти.

– Это, Сергей, десятка самых влиятельных и авторитетных воров в законе в нашей златоглавой, которая заправляет, навскидку, восьмьюдесятью процентами столичного криминала всевозможного толка. Оставшиеся двадцать – это мелочевка, бытовухи и преступность мигрантов.

– Ни х… чего себе! – От заявленных объемов мне как-то сразу поплохело. – И вся эта чертова десятка на одного бедного меня ополчилась теперь?

– Ну, не вся, а только один из нее. Все-таки в их среде принято самому решать свои проблемы, не привлекая посторонних помощников. Ущерб имиджу, так сказать.

– Понятно… а скажи, Саныч, как давно у нас воры в законе стали решать вопросы посредством судов, а не братвы и паяльников?

– Хо, Серёжа, давно уже! Ты уж лихой двадцатый век не вспоминай. Мы же теперь в правовом государстве живем, а это значит что?

– Что? – эхом повторил я за Петренко.

– Что любого можно наказать исключительно легальными методами! Нужно только лишь немного раскошелиться.

– Странное у тебя представление о правовом государстве, Саныч…

– Уж какое есть, – хохотнул мой собеседник, – а главное, оно отлично отражает истину современных реалий.

– Слушай, – озвучил я свою робкую надежду, – так может, эта «фигура», что ты встретил, уже и не работает на того главаря? Может, на частную практику, так сказать, перешла?

– Э нет, – обломал меня Петренко. – Сразу видно, мало ты дел имел с этой братией, не знаешь их порядков. В их среде очень трудно отойти от дел, это тебе не трудовой договор в «Макдональдсе» расторгнуть. Они либо трудятся «до талого», что называется, либо их убирают. Исключения редки, но они есть. Однако не думаю, что это тот случай.

– Дерьмо… надо же мне было из всей многомиллионной Москвы напороться именно на этих…

– Что было, то было, Серёженька, прими как данность!

– Ой, обнадежил, фаталист одесский! – Иронично фыркнул я. – Давай теперь рассказывай, как ты меня из этого дерьма будешь вытаскивать?

– Да очень просто! Я уже упоминал, что хорошо смазанный механизм крутит свои шестеренки куда быстрее? Так вот, в процессе этого он зачастую пропускает некоторые мелкие, но очень важные моменты.

– Ты о процессуальных нарушениях?

– И о них в том числе!

– И что, мы можем на этом сыграть и развалить дело?

Петренко не выдержал и рассмеялся.

– Серёжа, ну ты юморист! Ты что, кина заморского пересмотрел? Только там могут показать, как из-за ошибки в протоколе с подсудимых снимают все обвинения. Нет, мой дорогой, наша реальность куда прозаичней, и поэтому нам с тобой нужно сейчас встретиться и хорошенько все обговорить.

– Без проблем. Куда мне подъехать?

– Давай лучше я к тебе. Куда скажешь, туда и приеду. И будь ласков, постарайся раньше времени наши карты не раскрыть.

Даже по голосу было слышно, что Петренко расплылся в улыбке Чеширского кота.

* * *

В зале суда на моем процессе оказалось весьма многолюдно. Вездесущие журналисты каким-то образом прознали обо всем, и уже пестрели заголовками интернет-издания: «Известный экстрасенс начал перестрелку на парковке», «Московский медиум, вооруженный травматическим пистолетом, устроил бойню средь бела дня» или, мой самый любимый: «Секирин застрелил водителя из-за неправильно припаркованного автомобиля». В общем, отрывались стервятники как только могли. Вот и сейчас в зале вдоль стен тёрлось, наверное, с десяток представителей от различных СМИ, вооруженных кто чем. Кто с камерами, кто с микрофонами, кто с фотоаппаратами. Снимали не столько меня, сколько пострадавшую сторону – того самого бугая из «Воина», на лице которого все еще виднелись следы нашего с ним спарринга, а сопровождал его тщедушный щуплый мужичишка в наглаженном костюме.

На правой руке амбала, куда я засадил ему последний патрон из барабана, красовался огромный желтушный синяк, расплывшийся настолько, что даже заползал под длинный рукав, а сорванная резиновой пулей кожа уже покрылась толстой темной коростой. Выглядело хоть и неприятно, но совсем неопасно для здоровья.

Здоровяк кидал в мою сторону угрюмые взгляды, но я бы не назвал их многообещающими или мстительными. Скорее, они были опасливые и настороженные. Попыток заговорить со мной в зале суда он также не предпринимал.

Но вот вошла судья – женщина, уже шагнувшая за границы бальзаковского возраста, слегка худощавая, со строгим лицом и огромным начесом, делающим ее голову похожей на чупа-чупс. Все поднялись со своих мест, выказывая уважение представительнице Фемиды, в зале наступила тишина, нарушаемая лишь редкими покашливаниями и шорохом одежды.