Такие метаморфозы происходили не только с ней, а со всеми студентами и учащимися техникумов, она это видела, встречаясь с ними в поездках, — на рубежах Бияра даже их язык становился другим: исчезали местные говорки, диалекты и появлялась правильная литературная речь.
И опять по субботам этим юным племенем совершался обратный поход, они спешили домой, к родителям, и все повторялось, только в обратном порядке: до Бияра они несли на себе печать города, Синявино, а за Бияром сбрасывали ее и проникались духом сельских просторов, вольности, истинности. Буквально на глазах бывшие сельские детишки обретали почву под ногами, возвращали себе чувство хозяина, уверенность в своем праве на обитание здесь, на владение этим местом. «Здесь все мое, и я отсюда родом» — казалось, пели их души и наполнялись силой.
Но что было делать Цветовой в родном селе после окончания школы? Она помнила последний урок математики…
Этот предмет у них вела жена классного руководителя, пришедшего к ним в старших классах. Будучи молодчиной во всех отношениях и зная о косноязычии мужа, а также желая помочь ребятам, она иногда проводила с ними воспитательные беседы, отрывая для этого по несколько минут от урока. Вот и эту последнюю встречу в классе посвятила не своему предмету, а полагающемуся напутствию. Тем более что претензий по оценкам, выставленным за год, не было, все согласились с ними, когда она их зачитала.
— А теперь я хотела бы порассуждать, кому и как следует строить свою жизнь дальше, — сказала она. — Ведь я хорошо знаю ваши характеры и способности, к тому же прекрасно к вам отношусь. Из этого следует, что мое мнение является взвешенным и максимально объективным. Оно не будет лишним. Согласны?
— Да! — хором закричали выпускники.
И она, взяв список, прошлась по нему, указывая каждому, на каком поприще он мог бы себя наилучшим образом проявить и чего достичь. Всех назвала, а Дашу пропустила.
— А я? — разочарованно спросила та.
— А ты езжай в университет, — сказала учительница математики. — Факультет выбирай сама, я не знаю, что тебе предложить, ты одинаково ко всему способна.
Это было сказано почти холодно, почти со скрытой за равнодушием завистью, почти со спокойным злорадством, что такая вот умница не имеет ярко выраженной одаренности.
Вечером Даша рассказала родителям об этой воспитательной беседе, не сумев скрыть досады, что не получила от учительницы той доли внимания, какое оказывалось остальным ученикам.
— Есть дети, склонности которых видны сызмалу, — успокоил ее отец, — что-то им дается легко, а остальное трудно. У более сообразительных трудности появляются со временем, при изучении школьных предметов — в ранних классах или в старших. Это как прыгать в высоту — кто какую способен взять. Не то у тебя. Возможно, что и дальше, при более глубоком изучении наук, тебе будет все даваться легко и лично твоя планка обозначится после окончания вуза.
— И куда мне идти?
— Думай, выбирай, — сказал отец, — тебе действительно все доступно.
Конечно, Даша уехала из села, стала студенткой. Но каждый раз, возвращаясь домой, преодолевала рубеж Бияра с ощущением его мистичности.
В чем же она заключалась, — думала теперь Цветова, — неужели только в том, что в этом месте, словно условный рефлекс, срабатывал некий внутренний автомат, переключающий тумблерочки между позициями «город, село» и психологически настраивающий ее на соответствующий лад? Видимо, да. И все? Пожалуй, все. А флер необъяснимости возникал от ощущения необходимости таких превращений, но непонимания того, из чего и как они зарождаются.
Вот и сейчас с ней происходило подобное, только не в красочных и сияющих ощущениях юности, а серое и поблекшее от времени, затканное мглой грусти. Так знойные миражи скрывают за своими занавесями далекие горизонты. Глаза искали прежние лица, алкали хотя бы одно знакомое углядеть в этой массе. И не находили. Даже мелодика речи тех, кто окружил ее, стала другой — хмурая малообразованная толпа, словно охваченная поветрием, произносила фразы с нехарактерными для родного языка придыханиями и завываниями. Да и риторика стала чужой. Вместо задушевного «Ну как поживаешь?» тут и там, где встречались знакомые, слышалось: «С тобой все в порядке?».
Цветова сокрушенно вздохнула и разочарованно отвернулась к окну.
Бияр обреченно уходил с обзора, словно таял, уступая место безликому пригороду, и переставал ощущаться. Мысли неслись и неслись, опережая движение поезда, и уже барражировали над Славском, над тем, каким он был без малого полстолетия назад…
Вряд ли в том был знак, но нависшее над поездом хмурое небо вдруг ожило, беззвучно озарилось пламенем, отчего даже показалось, что слившиеся в единый массив тучи слегка колыхнулись и заворочались. Но нет, это по ним, извиваясь и ветвясь, прошмыгнули шустрые огненные змеи, устремляющиеся к земле, бессмысленно и бесцельно торопящиеся утонуть в тверди. И в воздухе запахло озоном, а вслед за этим по стеклам ударили первые капли дождя.