Медиаторы

Зоя вынырнула из омута прошлого и не сразу поняла, почему дрожат пальцы. Сжала кулак, но это не помогло – теперь тряслась кисть. Она уже давно так сильно не злилась. Словно её собственный гнев объединился с гневом, витавшим вокруг, и создал мутный белесый воздушный кокон. Он одновременно и замедлял движения – её шаги выходили нечёткими, будто Зоя шла сквозь плотную пелену, – и ускорял их, придавая походке обрывистость, а мыслям – лихорадочность. Или вот, например, дрожь. Зоя ещё раз сжала и разжала кулаки. Сжать вышло легко, разжать – куда сложнее. Ногти впились в ладонь и не хотели отпускать плоть, мышцы словно свело судорогой.

Зоя была в гневе. Она всё шла и шла, пробиралась сквозь эту сгущающуюся пелену ненависти, опустив глаза, согнув шею, сгорбившись, почти припадая к земле, – всё, что угодно, лишь бы не позволить частым фонарям отразиться в лихорадочно блестящих глазах, лишь бы не поддаться этому рычащему, прыгающему ощущению, что она сейчас как гепард на охоте. Если кто попадётся под горячую руку – будет разорван без колебаний.

Зоя была так зла, что едва сдерживала это рычание. Зарождающийся рёв щекотал глотку, её губы были напряжены, а рот – чуть приоткрыт. Она размеренно дышала, втягивая воздух через нос и выпуская через рот.

Из состояния такой степени гнева есть всего два выхода, которые не сведут человека с ума, заперев его душу в чёрном прямоугольнике раздрая, ненависти и бесконечной неутолимой жажды. Можно поглотить этот гнев без остатка. Впитать его в себя, как губка на раковине вбирает мыльную воду. Белая пелена распадётся хлопьями, и они ещё долго будут кружить по квартире и обнаруживаться в самых непредсказуемых местах: в жестяной банке с чаем или за спинкой дивана у плинтуса.

А можно дать этому гневу вырваться наружу. Тогда тот огонь, который клокотал в крови и пульсировал в венах каждый раз, как Зоя сжимала кулак, сожжёт всё живое вокруг. Тогда вода, ледяной коркой сковавшая сердце, растечётся реками и озёрами вокруг. И ещё долго Зоя будет оставлять мокрые следы всюду, куда бы ни пошла.

Из баров в Столешниковом переулке гремела музыка – слишком грубая, слишком громкая, такая, которую включают ближе к утру и закрытию, когда основному контингенту танцпола уже в принципе всё равно, под какой трек обниматься, топтаться и размахивать руками.

На улице было пусто. Резко грохот битов усилился, а потом вновь умолк: из бара слева открылась дверь, из неё в ночь стремительно выскользнули щупальца музыки, мгновение проторчали на холоде, а затем разочарованно втянулись обратно в душный тёмный холл, запертые дверью. Под вывеской остались стоять трое мужчин. Они, ошалело моргая на морозе, громко переговаривались и теряли рукава курток, раз за разом пытаясь натянуть их на крупные мускулистые руки. Затем компания стала грузно спускаться по крутым ступенькам на тротуар, норовя споткнуться и при этом заботливо поддерживая друг друга за плечи – будто бы помогая, но на самом деле только мешая обрести ускользающее равновесие.

– Эй, красотка, – голос звучал снисходительно и обманчиво доброжелательно. – А что такая красивая девушка делает ночью совсем одна? – К вопросу добавился протяжный фальшивый свист.

Зоя с жадным интересом оглядела ночных тусовщиков. Уже давно не студенты, всем явно за тридцать. Все они были очень похожи друг на друга – может быть, из-за чёрных болоньевых курток и толстовок, почти одинаковых коротких стрижек под машинку, оттопыренных ушей и густой щетины на подбородках. Кричал самый высокий и самый массивный из них, видимо, размер придавал ему веса в глазах товарищей и смелости.

Зоин гнев требовал выхода. Рвал изнутри грудную клетку, затрудняя дыхание, и молил о том, чтобы Зоя выпустила его на свободу. «Только дайте мне повод, – подумала девушка. – Пожалуйста, дайте же мне повод!»

Зоя ощутила, что руки начали гореть от прилива магии, а в пальцах появилась знакомая щекотка.

– Детка, чего ты тут одна бродишь?

– Компания не нужна? Можно с тобой познакомиться?

– Нельзя таким красивым девушкам по ночам ходить без кавалеров.

Каждая фраза была щедро сдобрена хихиканьем – таким маслянистым, что на нём можно было поскользнуться.

Зоя довольно ухмыльнулась. Она снова дрожала – от предвкушения, её губы изгибались, обнажая зубы.

Пикаперы, то ли спьяну, то ли в полумраке, кажется, приняли кривой оскал Зои за улыбку и, тыкая друг друга локтями и посмеиваясь, двинулись навстречу девушке.

– Ко мне или к тебе, а? – ласково спросил громила.

– Поедем, красотка, кататься, давно я тебя не катал, – пропел другой.

Зоя одобрительно кивнула. Такой повод её устраивал.

– Ещё шаг – и ты сильно об этом пожалеешь, – хрипло, с удивлением прислушиваясь к собственному голосу, произнесла Зоя.

Мужики загоготали. Будь они трезвее, вероятно, в них проснулся бы отголосок древнего животного инстинкта самосохранения, но сейчас алкоголь и бессонная ночь притупляли их чувства.

– Милашка с зубками!

– А давай ты это в койке повторишь? Люблю, когда бабы мне такую херню говорят, когда сосут мой хуй.

– Вот-вот, шкурам только в койке и можно болтать…