Мечты и свершения

Управляющий лихорадочно набирал новую рабочую силу. В это время нанялись на мызу и мы с братьями. К крестьянскому труду мы были приучены. Из-за нехватки рабочих рук полевые работы в мызном хозяйстве выполнялись с большим запозданием и не так тщательно, как прежде. Винокурение сократилось. Удои молока понизились, меньше стало хороших кормов, подсолнечные жмыхи не подвозились, да и барды уже не было в прежнем изобилии. Правда, управляющий имением всячески пытался сохранить винокурение на прежнем уровне, это было для него важно со всех точек зрения.

Война подходила все ближе к нашим хуторам. Начали распространяться слухи, будто враг одерживает победы. Вскоре недалеко от нас началось строительство оборонительных укреплений — рвов, площадок для орудий.

Какие-то незнакомые люди что-то измеряли, указывали, где следует рыть канавы. Крестьян заставляли обкладывать их изнутри мешками с песком, а чтобы края не осыпались, покрывали их дерном. Площадки для орудий маскировались земляными валами, устилали их дерном, высаживали на валы молодые деревца. Возле орудий строили из бревен блиндажи, засыпали их толстым слоем земли, обкладывали дерном снаружи и изнутри. В блиндажах размещался орудийный расчет.

Командовали работами военные в офицерских мундирах. Однажды отряд человек в двадцать приехал и к мельнику. Привязав лошадей к забору, офицеры вошли в дом и велели подать себе есть; я хорошо помню, как это было. У нас в доме стояла фисгармония, один из офицеров попробовал играть, но у него ничего не получилось. Тогда наш Руут, которого дедушка обучил нотам, сел за инструмент и начал играть. Офицеры громко его хвалили и, когда он кончил играть, дали ему денег. Мы, мальчики, расхрабрились и, хоть плохо знали русский, начали говорить с военными, чем привели в восторг наших родителей, особенно мать. «Вон, мол, какие у меня сыновья, могут вести разговоры на чужом языке», — было написано на ее сияющем лице.

Офицеры спросили, между прочим, есть ли в имении свободные помещения, где можно, если понадобится, разместить людей. Об этом мы ничего не знали. Мама посоветовала им обратиться к мызному управляющему. И вскоре действительно такое помещение потребовалось. В имение прибыли беженцы из Литвы. Поселили их в имении Соо. Мужчин использовали на строительстве укреплений. Жили беженцы обособленно, с мызными рабочими почти не общались.

Уже в конце первого года войны стали появляться и военнопленные — австрийцы. Их разместили в большом, из дикого камня сарае, посреди поля. Там жило несколько сот человек. Они тоже работали на постройке оборонительных укреплений.

На работу пленных водили большими партиями под конвоем, и это для обитателей мызы, равно как и окрестных усадеб, было настоящим зрелищем. В часы, когда пленные шли на работу или возвращались с нее, около мельницы, у моста, по краям дороги всегда собирались группы людей. Пленным, а заодно и конвоирам протягивали папиросы и табак. Если не дать конвоирам, то и пленным ничего бы не перепало. Австрийцы в ответ дарили свинцовые колечки, мундштуки или какие-нибудь другие пустячки, сделанные своими руками. Особенно благодарны они были за табак. Нехватка курева сильно ощущалась тогда и в армии, и среди гражданского населения. В магазинах табак можно было получить главным образом из-под прилавка, по знакомству.

Отношение к пленным было, как ни странно, доброжелательное. Сердобольные женщины считали своим христианским долгом помогать им. А мужчины смотрели на них как на свидетельство мощи русских войск.

Надо сказать, что в продолжавшихся на мельнице спорах сторонники войны козыряли пленными, говорили, что только царские войска могли захватить такое большое количество чужих солдат.

Другая спорящая сторона выдвигала свой «козырь» — беженцев. «Если бы русская армия не отступала, не было бы и беженцев, — говорили они. — Видимо, у царя дела идут плохо».

Вскоре на хутор Соо прибыла новая воинская часть. Это был какой-то продовольственный обоз. Солдаты заняли все свободные помещения, даже и мельничный сарай, сложенный из гранитных глыб (он служил и хлевом, и для хранения сена и торфа). Отец было возражал, что сарай и так забит, но никто с ним не посчитался. Теперь в сарае стояли лошади военных.