Мечтатели

У Мэттью тоже имелось тайное дело. Был вторник, а по вторникам он всегда ходил на исповедь. Расставшись с Teo, он не вошел в отель, название которого, написанное неоном, возносилось над крышами Парижа а отправился на метро к авеню Ош.

Там, в англиканской церкви в нише напротив исповедальни стояла алебастровая мадонна, прижимавшая к груди, словно баскетболистка мяч, земной шар. Ее головка была при этом целомудренно склонена набок, а нимб, украшенный россыпью звездочек, напоминал диск работающего вентилятора. Открытые тусклые глаза ее казались закрытыми, так что зрачки, изображенные скульптором, выглядели словно нарисованные на веках.

Мэттью встал на колени перед статуей. Сердце его учащенно билось, он молча молился о том, о чем молиться, в общем–то, не принято и в чем, возможно, ему потом придется покаяться на исповеди.

Напрасно он боролся с собой, чтобы не высказывать даже в мыслях своего богохульного желания. Увы, проблема плоти не в том, что она слаба, а в том, что она чересчур сильна.

Надо сказать, что Дева услышала его молитву. И хотя ее нарисованные глаза не исторгли слез, глаза Мэттью увлажнились — что в наши времена уже само по себе чудо.

Направляясь к выходу, Мэттью заметил пожилую женщину, выходившую из исповедальни. После мгновенного колебания он вошел туда.

— Отпустите мне грехи, отче, — пробормотал он, — ибо я согрешил.

У священника был высокий и визгливый, как у поросенка, голос, и говорил он с ирландским акцентом.

— Как давно ты не был на исповеди, сын мой?

— Вы не поняли меня, отче, — сказал Мэттью, которому не терпелось быстрее покончить со всем этим. — Я сейчас согрешил, здесь, прямо в церкви.

— А? — очнулся от своего дремотного оцепенения священник.

Вернувшись в отель, он сложил свои немногочисленные пожитки в два кожаных костюмных кофра и красный пластиковый мешок, который дают пассажирам на рейсах TWA. Затем он расплатился за номер и попросил портье вызвать такси.

Когда такси притормозило у светофора на перекрестке у «Одеона», Мэттью выглянул из окна: мимо, завывая сиреной, промчалась пожарная машина. Массивный, туго свернутый, словно волосы, закрученные в локон, брандспойт покоился в нише, одетые в красное пожарники отчаянно цеплялись за скобы и лестницы, будто персонажи из «Кистоунских копов»{52}. Пожарная машина напомнила Мэттью его комнатку в родительском доме в Сан–Диего, дома соседей, которые выстроились в ряд, как игрушечные, и перед каждым поливалка осыпала брызгами газон, а сквозь открытые гаражные двери виднелись кремово–бежевые одинаковые пикапы. Ибо в пожарных машинах есть нечто удивительно уютное и неожиданно ностальгическое.

Мэттью отвернулся. Зажегся зеленый свет, и такси тронулось с места.

В тот вечер он поужинал вместе с Teo и Изабель в одном из рыбных ресторанчиков на площади Бенвеню в районе Монпарнаса. Пир этот устроил Мэттью, чтобы отблагодарить друзей за то, что они пригласили его пожить у них. Они заказали колоссальный поднос с устрицами, мидиями, раками, креветками, крабами и шипастыми омарами, лежащими на подстилке из колотого льда и морских водорослей, похожих видом, цветом и запахом на промасленную штормовку рыбака. Шумно орудуя молотками, щипцами и клещами, они оставили после себя на подносе нечто, напоминающее стоянку древнего человека.

Домой они вернулись в начале первого ночи. Кошки бесшумно рыскали по темным комнатам. Поэт и его супруга уже отошли ко сну, поскольку с первыми лучами солнца собирались выехать в Трувиль.

Довольно часто, а начиная или заканчивая очередную книгу — практически всегда, поэт перемещался в свой летний дом на нормандском побережье. Раньше, когда дети были еще маленькими, жена оставалась в Париже, но теперь ее благотворное присутствие требовалось стихотворцу постоянно на тот случай, если капризная муза откажется явиться к нему в положенный час и пролить свою амброзию на чистый лист бумаги.

Дети, настаивал поэт, теперь должны быть предоставлены самим себе. Они уже взрослые и достаточно сообразительные. Кроме того, сестра жены, старая дева пятидесяти с лишним лет, должна была время от времени присматривать за порядком в квартире.

Первые же опыты показали, что он был абсолютно прав. Вернувшись, они с женой находили квартиру в идеальном порядке, а отпрысков — прилежно склонившимися над тетрадями с домашним заданием, погруженными в перевод Вергилия или в разгадывание очередной бессмысленной математической головоломки, как всегда связанной с трубами, кранами и сообщающимися сосудами.