Мечта цвета фламинго

– А это не вредно? – спросил он, и это уже было началом конца только что зародившегося романа, о чем, конечно, Нина еще не подозревала.

– Надеюсь, что не очень, – сказала она и в дополнение к словам вынуждена была пожать плечами, потому что тревога явственно читалась в его красивых глазах с длинными, загнутыми вверх ресницами. Поскольку тревога и после пожимания плечами не исчезла, а как бы еще и усугубилась, она на всякий случай отрапортовала: – У нас осуществляется постоянный дозиметрический контроль и ежегодное медицинское освидетельствование.

Видимо, она здорово понравилась этому попутчику, который при более близком знакомстве оказался Владиком, потому что он не бросил ее, облученную приборами, тут же в сквере у проходной и не побежал сразу обследоваться после ее поцелуев сам. Они еще около месяца встречались и целовались и даже совершали более откровенные действия, но со временем Нина поняла, что у Владика здорово свернута крыша на предмет здоровья и того вреда, который может принести ему окружающая среда. Его маменька была еще более сдвинутой на этом предмете, она работала секретарем главврача санэпидстанции и отнюдь не понаслышке знала о педикулезе, трихомонозе, разгуле сифилиса и клещевого энцефалита. Мать с сыном, сняв целлофан с батонов и буханок, обжигали хлеб над газом; дополнительно проваривали колбасы, мыли с хлоркой овощи, особенно тщательно стирали в «Аисте – БИО» бумажные деньги и отмачивали в марганцовке с солью и йодом – металлические. Сначала Нина, оглушенная свалившейся на голову любовью, только дружелюбно посмеивалась над «безобидными причудами». Когда же эта дружная семейка отказалась есть испеченные ею ко дню рождения Владика и привезенные в городском транспорте пироги с капустой, она первый раз серьезно задумалась. Правда, Владикина мамаша тут же, и очень доходчиво, объяснила Нине, что полиэтиленовые мешки, в которых она везла свое угощение, не запаянные, а потому в метро в них набилась прорва болезнетворных микробов. Нина не стала обжигать свои пироги над газовой плитой. Она демонстративно вывалила в мусорное ведро плод своих трудов, и окружающие абсолютно при этом не расстроились, а как раз напротив, принялись весело поглощать приготовленный Владикиной мамашей из совершенно стерильных (где она только их достала?) продуктов торт «Наполеон». Нина пыталась заглядывать в красивые глаза Владика, но они в тот момент, как назло, были надежно скрыты от нее длинными ресницами и обращены исключительно к мамашиному торту. Нине же этот торт в горло не шел. Она намеревалась после торжественного ужина при свечах сказать Владику все, что ей последнее время приходило в голову и по поводу стираных денег, и по поводу клещевого энцефалита, и, главное, по поводу торта «Наполеон», который его мамаша совершенно не умела готовить. Но после ухода немногочисленных гостей Владик так ловко запечатал ей рот страстным поцелуем, что она потеряла дар речи вплоть до самого утра. Что-что, а целоваться Владик умел и любил. Он вообще очень хорошо делал все, что касалось секса, чем Нину совершенно обезоруживал и обескураживал. Двое ее мужчин – бывший муж Георгий и Димка Ляховой – особой изобретательностью по этой части не отличались. Они все делали споро и быстро, и в тот момент, когда Нинино тело только-только распускалось цветком и становилось готово к самым изощренным ласкам, обычно с присвистом уже засыпали, или шли покурить, или усаживались с чашечкой кофе перед телевизором.

То, чем виртуозно владел Владик, возможно, и называлось страшно неприличным словом «Камасутра». Нина, в общем-то, была очень серой на сей счет женщиной, потому могла и перепутать. Но бывший попутчик, а ныне горячий любовник, умел доставить ей такое наслаждение, о котором женщины в лаборатории поговаривали, что такого не бывает в жизни. Нина вовсе не делилась с ними своими ощущениями, просто Валентина с Фаиной, иногда беседуя о своем, о девичьем, сходились во мнении, что мгновенный здоровый сон мужчины сразу после интимных отношений на самом деле является нормой, а то, о чем пишут в женских романах, – не более чем плоды воспаленной фантазии неудовлетворенных писательниц, что сродни шизофреническим бредням.