Мечта Мира

— В этом алебастровом святилище обитает наша священная богиня! — произнес жрец. — По этой лестнице она поднимается на портик храма. Через занавес мы каждый день подаем ей пищу, но никто из нас не смеет войти туда, никто не видал Гаттор лицом к лицу. Когда богиня кончает петь, то спускается обратно в святилище. Тогда медные двери растворяются настежь, и толпа безумцев бросается к занавесу. Но прежде чем они успевают ворваться в святилище, падают замертво. Мы слышим звон мечей, и смельчаки умирают молча, в то время как Гаттор поет свои дивные песни!

— Кто же убивает их?

— Мы не знаем этого, чужеземец! Никто не знает. Подойди к двери святилища и слушай, быть может, ты услышишь пение Гаттор. Не бойся!

Скиталец недоверчиво подошел ближе, а жрец Реи стоял поодаль. Вдруг из святилища раздался звук чудного пения, и нежные, чистые ноты глубоко тронули сердце Одиссея, напомнив ему родную Итаку, счастливые дни юности. Он сам не мог дать себе отчета, почему сердце его сладко забилось.

— Слушай! — сказал жрец, — Гаттор поет! Но пение скоро окончилось.

Тогда Скиталец задал себе вопрос: должен ли он сейчас войти в святилище и решить свою участь или переждать некоторое время и, в конце концов, решил подождать, чтобы увидеть собственными глазами, что случится с теми, кто пытается подойти к Гаттор.

Простившись со старым жрецом, он вышел из храма вместе с Реи. Проходя по улицам, они опять видели Апура, которые грабили народ Кеми, и вернулись во дворец. Дома Скиталец долго раздумывал, как бы увидать эту странную женщину, живущую в храме, и избежать бронзовой ванны. В глубоком раздумье он просидел до самой ночи, когда его пришли звать на ужин к Фараону. Он отправился туда и, встретив Фараона и Мериамун в первой комнате, прошел с ними в зал. Пиршественная комната была прибрана, всякий след битвы исчез, кроме нескольких пятен крови на полу и нескольких стрел, воткнувшихся в стены и потолок.

Мрачно было лицо Фараона, да и все присутствовавшие также были печальны: смерть и скорбь царили в стране Кеми. Но царица Мериамун не плакала о своем сыне. Гнев терзал ее сердце за то, что Фараон отпустил Апура. Пока они сидели и пировали, до них донесся топот бесчисленных ног, мычанье скота и торжествующая песнь, подхваченная тысячами голосов.

Пение было так дико и безобразно, что Скиталец схватил лук и побежал к воротам дворца, опасаясь, что Апура бросятся грабить царскую сокровищницу. Царица Мериамун также пошла к воротам. Они оба стояли в тени ворот и скоро увидали огонь факелов. Кучка людей, вооруженных пиками, приближалась к ним, и свет факелов отражался на их золотых шлемах, украденных у египетских солдат. За ними шла толпа женщин, которые плясали, били в тимпаны и пели торжествующие песни.

На некотором расстоянии от них шел высокий чернобородый человек, который нес на своих плечах большой вызолоченный гроб с разными изображениями на крышке.

— Это тело их пророка! — прошептала Мериамун. — Рабы! — вдруг крикнула она громко. — Вы умрете с голоду в пустыне и будете тосковать по сытной пище Кеми. Ни одна душа из всех вас не увидит страны, куда вы стремитесь! Вы будете страдать от жажды, от голода, будете призывать богов Кеми, и они не услышат вас! Вы умрете, и ваши кости превратятся в пыль пустыни! Прощайте! Прощайте! Идите!

Когда Мериамун кричала это, ее взгляд был так ужасен, а слова так зловещи, что народ Апура задрожал, и женщины перестали петь.

Скиталец посмотрел на царицу и изумился.

— Я не видал никогда женщины с таким жестоким сердцем! — пробормотал он. — Горе тому, кто встанет на ее дороге в любви или на войне!

— Они не будут больше петь у моих ворот! — сказала Мериамун с усмешкой. — Пойдем, Скиталец, нас ждут!

Она подала ему руку, и они прошли в пиршественный зал.

Долго прислушивались они, пока в темноте ночи шли Апура, бесчисленные, как морской песок. Наконец, все ушли, и звуки шагов замерли вдали.

— Ты трус, Менепта, — заговорила раздраженно царица Мериамун, обращаясь к Фараону, — труслив, как раб! Ты боишься проклятой ложной Гаттор, которую ты так почитаешь, и, к стыду своему, отпустил народ Апура. Теперь они ушли, проклиная страну Кеми, которая питала их, как мать питает дитя свое!

— Что же мне делать? — спросил Фараон.

— Нечего делать, все сделано! — ответила Мериамун. — Что ты посоветуешь, Скиталец?

— Чужеземцу трудно давать советы! — возразил Скиталец.

— Нет, говори!

— Я не знаю богов этой страны! — отвечал он. — Если народ Апура в милости у богов, то ничего не поделаешь! Если же нет, пусть Фараон последует за ними, захватит их и перебьет. Это вовсе не трудно, они идут беспорядочной толпой и обременены пожитками и грузом!

Речь эта понравилась царице. Она захлопала в ладоши и вскричала:

— Слушайте, слушайте доброго совета! Фараон, слушай!