Мечта империи

– Скажу по секрету, у меня замечательная ванная комната! У самого императора нет такой роскошной ванной. Краны исключительно серебряные, лучшие трубы из пластмассы. Вы слышали, надеюсь, что стальные трубы признаны вредными вслед за свинцовыми? У меня есть версия, что деградация Рима на грани Первого тысячелетия произошла именно из-за свинцовых труб водопровода. Ибо свинец дурно влияет на организма человека и на умственные способности в особенности. Об этом писал еще Витрувий.

Из атрия они прошли в раздевалку домашних бань. На скамьях разбросана женская одежда, но Макрин сделал вид, что не заметил платьев и провел гостей во фригидарий [85]. В бассейне с прохладной водой купались две девушки. И еще одна, также нагая, вытирала волосы льняной простыней. Две красотки, что были в воде, подняв тучу брызг, выскочили наружу и, похватав простыни из махрового хлопка, кинулись вон. Третья же купальщица осталась невозмутимой. Она даже не потрудилась накинуть что-нибудь на свои роскошные плечи, а продолжала тщательно высушивать вьющиеся золотистые пряди.

Данная сцена нисколько не смутила Макрина. Он самодовольно хмыкнул и сообщил.

– Арриетта, моя обожаемая дочурка. А это мои гости – сенатор Элий и знаменитый гладиатор Вер.

– О, какая честь, – с улыбкой отвечала Арриетта. – Сенатор и гладиатор. Или почти что два гладиатора.

– Это она так шутит, – хихикнул Макрин.

– В таком случае ее тело гораздо прекраснее ее шуток, – заметил Вер.

Арриетта наконец смутилась. Она взмахнула белым льняным полотнищем и целомудренно закуталась с головы до ног.

– Твои гости отвратительны, – сообщила она отцу и гордо удалилась.

Элий заметил, что Вер проводил ее взглядом до дверей.

– Юная кошечка тебе понравилась? Только не говори, что твой гладиаторский меч остался совершенно неподвижен.

– Так же, как и твой, – огрызнулся Вер.

– Ошибаешься. После сегодняшней ночи меня бы не могла возбудить даже сама Елена Прекрасная.

III

Пизон поднимался рано. Быть может, он поднимался первым в Городе. И потому никто не видел, как дверь роскошного особняка отворилась, и на улицу, погруженную в предрассветную дрему, выбрался человек в плаще простолюдина. Свет фонарей был еще ярок, заря едва брезжила. Человек шагал твердо, не боясь, что за ним могут следить. Впрочем, в этот час никто и не следил за ним. Он миновал четыре квартала и вошел в полутемный, заросший плющом двор. Открытая каменная лестница вела на третий этаж. Штукатурка давно осыпалась, и стены являли обнаженное мясо старинной кладки, изъеденной дождями, но по-прежнему монолитной. Пизон отпер почерневшую дверь с крошечным решетчатым оконцем и вошел.

Квартирка, в которой он оказался, состояла из двух каморок, заваленных старым хламом. На ложе, укрывшись драной простыней, спал молодой человек. Даже сейчас лицо его не выглядело безмятежным или спокойным. Лукаво изогнутые губы ухмылялись, будто во сне он потешался над целым миром. Пизон откинул капюшон плаща и довольно бесцеремонно пихнул спящего в бок. Юноша проснулся и тут же выхватил из-под подушки обоюдоострый нож, предназначенный отнюдь не для резки хлеба. Гость предусмотрительно отскочил от ложа.

– А, это ты, папаня, – ухмыльнулся молодой человек и сунул нож обратно под подушку. – Тебе не спится, как всегда.

– Удалось достать его, Бенит? – Пизон уселся на колченогий стул, который подозрительно заскрипел под его тяжестью.

– Разумеется.

Молодой резким движением откинул тряпку и сел.

– Так давай его сюда, – потребовал Пизон.

– Ты наверняка знаешь, что мальчиком я играл на органе. И мне платили неплохо. – Бенит сидел, покачивая ногами и шевеля пальцами. Пальцы у него на ногах были необыкновенно гибкие и двигались так, будто нажимали на клавиши.

– Ты достал резец?

– Мне хорошо платили за то, что я играл ногами. – Пальцы вытворяли что-то невероятное.

Пизон вытащил из-под плаща увесистый мешочек и швырнул его на колени Бениту.

– Вот плата. Как уговорено.

– Неужели у нас был какой-то уговор, папаша?

– Был. – Пизон посмотрел на Бенита почти с ненавистью.

– Ах, да, что-то припоминаю. Но я передумал. Я запросил слишком мало. Хочу больше. Совсем капельку. Чуть-чуть. Ну, на один гран. Хочу, чтобы ты меня усыновил. Мне не нравится мое имя. К тому же именно ты обрюхатил мою мамуллу, когда ей исполнилось четырнадцать, а потом удрал, и маме пришлось выйти замуж за маляра-пьянчужку. Он напивался каждый день. Напившись, блевал… Б-р-р… Когда я затирал за старым уродом лужицы рвоты, я мечтал сделаться сыном банкира. Усынови меня, папаша! Ты не прогадаешь. Во-первых, у тебя нет других детей. Вернее, других ты не стал разыскивать. А того ублюдка, что родила Марция, ты совершенно правильно придушил.

– Он родился мертвым. – Голос Пизона сделался сиплым. – Виновата эта шлюха. И этот подонок Элий, продавший ей клеймо.

– Да ладно, папашка, со мной-то не нужно хитрить. Ты его придушил и правильно сделал. Одобряю. А во-вторых, я прославлю твое имя. Так прославлю, как тебе и не снилось. Я стану императором.