Мечом раздвину рубежи

— Во время похода на касогов он был ранен стрелой между третьим и четвертым ребром. В бою с гузами он получил удар мечом в…

— Хватит, — остановил его Микула. — Каждый воин имеет на теле боевые отметины, которые в большинстве своем весьма схожи.

— Схожи, но не одинаковы, — заметил юз-беки. — И располагаются в разных местах, и у всякой отметины своя давность. Пусть Арук договорит, что он знает о шрамах своего бывшего воина, а мы проверим, не совпадают ли они с теми, что имеются у твоего дружинника. Это и станет концом нашего препирательства.

Юз— беки нравился Микуле и логикой своих доводов, и сдержанностью поведения, а главное, он был прав в своих требованиях. Но при всем этом Микула не мог пойти ему навстречу. И не только потому, что за последнее время Сарыч стал ему другом и его помощь крайне была нужна русскому войску на Хвалынском море, но и потому, что сотник не видел вины бывшего хазарского воина-асия в том, что тот отказался поднять оружие на своих братьев по крови, восставших против поработителей. Как воин и сотник он отчасти разделял чувства юз-беки и желавшего отмщения десятского Арука, однако как русич, превыше всего ценивший свободу и любовь к родной земле, он целиком был на стороне казака.

— Юз-беки, я уже говорил, что тороплюсь по важному делу. Если хочешь до конца разобраться, кто таков заинтересовавший тебя мой воин, приезжай ко мне завтра. Я живу у купца-радхонита Исаака. Думаю, его дом тебе известен.

— Он известен не только мне, а всему Итиль-келу. Однако мне нечего в нем делать. Говоришь, что спешишь? В таком случае продолжай путь, а два твоих и два моих воина доставят пре… человека, о котором мы спорим, в суд, где мы встретимся с тобой завтра.

— Доставят в суд? Воина великого русского князя будут судить судьи-иудеи? Ты смеешься только надо мной или желаешь унизить всех внуков Перуна? — вскипел Микула.

— Не горячись, сотник, в Хазарии самый справедливый в мире суд, и его вершат самые справедливые и мудрые судьи, — успокоил Микулу юз-беки. — Поскольку в Итиль-ке-ле живут люди разных народов и вер, в нем девять судей: трое судят иудеев, столько же — мусульман, двое — христиан и один — язычников. Пред ним и предстанет завтра твой воин.

— Завтра? А где он проведет остаток сегодняшнего дня и ночь? В зиндане?( Зиндан — тюрьма.) С бродягами, ворами, разбойниками?

— По моему мнению, именно там его место, — усмехнулся юз-беки. — Но, поскольку ты считаешь по-другому, я попрошу, чтобы стража зиндана уступила ему одну из своих комнат. Там он будет находиться под охраной равного числа моих и твоих воинов, которые ничем не станут стеснять его свободу и позволят заниматься всем, чем он пожелает… даже пить вино и пригласить женщину.

— Зиндан есть зиндан, даже если ты находишься в комнате стражников, а охрана позволяет пить вино и принимать ласки продажных женщин. Юз-беки, говорю последний раз — мы завершим наш разговор завтра по твоему усмотрению: между нами либо перед судьей-язычником.

— Этому не бывать, рус, ибо я знаю, что случится завтра. Ты либо заявишь, что твой воин, страшась расплаты за прошлые грехи, сбежал ночью, либо покажешь нам другого человека, внешне схожего с ним. Впрочем, почему схожего? Разве ты не можешь заявить, что мы с Аруком его не рассмотрели из-за слепящего солнца и замутивших наши глаза слез, выжатых из нас встречным ветром? Нет, рус, этот человек предстанет перед судьей не завтра, а сегодня, и к нему его доставлю я сам, хотя совсем недавно у меня были совсем иные планы. Ты поедешь со мной или поручишь присутствовать на суде кому-то из своих людей?

— Я не сделаю ни того, ни другого. Я и все мои люди продолжат прерванный тобой путь.

— Нет, рус, один из вас его не продолжит, а прямо отсюда отправится в зиндан. Да-да, в зиндан, ибо я и десятский Арук обвиняем его не только в дезертирстве из войска кагана, но и в том, что он, асий и бывший бунтовщик, находится сегодня в Итиль-келе по заданию мятежных асиев.

— Опомнись, юз-беки! О каком задании мятежных асиев ты говоришь, если он всего несколько дней назад прибыл из Киева, а во время пути с караваном купца Исаака ни на час не отлучался от него? Это могут подтвердить Исаак и его люди.

— Возможно, но это Исаак и его караванщики будут делать перед судьей. А сейчас, рус, позволь мне выполнить долг верного воина кагана и задержать лазутчика врагов Хазарии.

— Воин великого киевского князя — лазутчик врагов Хазарии? — округлил глаза Микула. — А почему бы тебе не назвать таким же лазутчиком и меня, сотника этого воина? Постой, а не враг ли кагана ты сам, сын Мухаммеда, желающий поссорить хазар, детей Моисея, с русичами, внуками Перуна? Уж не хочешь ли ты, оскорбляя воинов великого князя Игоря, столкнуть Хазарию с Русью именно сейчас, когда она тушит мятеж асиев и отбивается от набега печенегов и гузов? Вижу, юз-беки, что ты куда опаснее человека, коего пытаешься обвинить невесть в чем. Даже несмотря на мое предупреждение, ты хочешь задержать его и нанести непоправимый вред Хазарии? Подумай еще раз…— и Микула предостерегающе положил ладонь на рукоять меча.