Меченый

Служанка обреченно вздохнула и принялась стягивать с себя сарафан.

– Да не мне, дуреха! – поморщился Меченый. – Ее милости!

Потом перекинул в левую руку Посох Тьмы, подхватил ближайший стул и повернулся ко мне:

– Я посижу за дверью. Если что – зовите…

Мыться в горячей воде было самым настоящим блаженством – первые минут десять я бездумно сидела на чурбачке, кем-то предусмотрительно брошенном на дно бочки, и млела от прикосновений к волосам. А когда служанка смыла с моей головы пену от мыльного корня и попросила встать, я с трудом нашла в себе силы, чтобы пошевелиться.

Встала, позволила себя помыть и расстроенно уставилась на основательно помутневшую воду: дома она оставалась почти такой же чистой, как и была…

– Помочь вылезти, или посидите еще? – робко спросила тетка.

– Вылезу… – вздохнула я, кое-как перелезла через край бочки и огляделась по сторонам: вытираться было нечем! Кроме грязного колета или нижней рубашки.

– Сейчас принесу, ваша милость!!! – догадавшись, чем вызван мой вздох, воскликнула женщина и метнулась к двери.

Сообразив, что она вот-вот распахнет ее настежь, я сорвала с кровати покрывало и завернулась в него чуть ли не с головой. Как оказалось, вовремя – когда дверь с грохотом ударилась об стену, в дверном проеме возник встревоженный Кром. Видимо, среагировавший на топот служанки:

– Ваша милость, у вас все в порядке?

– Да… – кивнула я. – Просто послала ее за рушниками.

– А-а-а… – Меченый позволил тетке выйти в коридор и, на всякий случай оглядев комнату, аккуратно прикрыл дверь.

Минут через двадцать, уступив бочку Крому и завалившись в кровать, я уставилась в стену и задумалась о Бездушных. Вернее, не о самих Бездушных, а о причинах, вынудивших орденцев рассказывать о них неправду.

Конечно же, я понимала, что все Нелюди – разные. Но тот, которого я знала лично, совершенно точно не ощущал нарастающей боли в промежутках между убийствами, не испытывал потребности кого-то мучить и не нуждался ни в каком ключе. А еще вместо того чтобы радоваться моим страданиям или пользоваться моими слабостями, он сочувствовал, помогал и защищал!

«Может, это следствие соперничества между двумя орденами? – мелькнуло в голове. – И они пытаются друг друга уничтожить, в том числе и чужими руками?»

Мысль, навеянная рассказами отца о придворных интригах, показалась мне здравой. И я попыталась вспомнить, как Кром относился к служителям Бога-Отца.

Перед глазами сразу возникло лицо отца Димитрия. И я криво усмехнулась: он их убивал. Там где видел. Но не хаял никогда.

«А чего хаять? – мрачно подумала я. – Увидел, убил, вырезал очередную зарубку, и в путь – искать следующего».

На душе сразу же стало ужасно горько. И я поняла, что не хочу считать Крома орудием, созданным Двуликим для уничтожения слуг Бога-Отца.

Закусив губу, я повернула голову и ненавидящим взглядом уставилась на символ Отца-Отступника – Посох Тьмы.

Выглядел он жутко: темное, почти черное дерево, блестящее от долгого употребления и похожее на сгусток мрака. Навершия, окованные сталью и горящие отраженным светом свечей. Центральная часть древка, покрытая бесчисленными зарубками – последними штрихами, поставленными рукой Крома в книгах чьих-то судеб.

Вглядевшись в эти штрихи, почти касающиеся верхней границы Пути, я вдруг вспомнила, что за то время, которое я провела рядом с Кромом, он вырезал на посохе не одну, а четыре зарубки!

Одну – после того, как убил брата Димитрия. Вторую – после того, как разделался с четверкой громил, пытавшихся стащить меня с коня на въезде в Меллор. Третью – после встречи с шайкой на выезде из него же. И четвертую – после того, как я чуть не сгорела на постоялом дворе у Сосновки.

Не знаю, как на постоялом дворе, а среди грабителей, отправленных Кромом в Небытие, орденцев не было точно!

«Значит, он – не орудие…» – облегченно подумала я. И улыбнулась…

Глава 28 Кром Меченый Четвертый день третьей десятины третьего лиственя

Плечо начало ныть чуть ли не после первого же движения. Да, не особенно сильно, но круговые удары и блоки, требующие поднимать руки выше уровня лица, получались из рук вон плохо. Пришлось отложить посох в сторону и заняться разогревом мышц.

Я десяток раз повращал головой посолонь и противосолонь, покрутил плечами вперед и назад, несколько раз наклонился, потом опустился на колени, чтобы отжаться от пола, и вспомнил любимую присказку Кручи: «Если что-то делаешь – делай хорошо. Или не трать время на ерунду…»

Подумал, усмехнулся и снова встал: Голова был прав. А хорошую разминку надо было начинать с пальцев ног.

Скинул сапоги, поставил ноги на ширину плеч и принялся по очереди вкручивать стопы[130] в пол.

Привычная, выполненная не одну сотню раз последовательность движений быстро настроила меня на нужный лад, и к моменту, когда я добрался до плеч, сознание балансировало на грани того самого состояния, которое Роланд называл Ощущением Пустоты: я чувствовал не только свое тело, но и все окружающее пространство.