Меченый

Каждое его движение исполнено скорости и мощи. Еще бы – к его услугам лучшие учителя мечевого боя во всем Вейнаре. И не последние несколько лиственей, а с самого детства. Поэтому побеждает он почти всегда. И практически всех.

Смотреть, как он вскидывает руки после очередной победы, невыносимо. Потому что в эти мгновения я представляю на месте побежденного себя. Или Ларку. Или маму.

Я до крови искусываю губы, захлебываюсь злыми слезами, но не отвожу взгляда от ненавистного лица убийцы. И, не переставая, думаю о мести.

Правда, думы эти сродни отчаянию. Ведь граф Ареник – воин. По рассказам наших соседей – лучший в графстве. Он готов к бою всегда – когда скачет по улице в сопровождении до зубов вооруженной свиты, когда ест в городских тавернах и даже когда спит.

Говорят, что он снимает с себя кольчугу только перед сном. А меч кладет не на специальную подставку, а у изголовья. И по утрам хватается за его рукоять еще до того, как просыпается.

«Ну и пусть… – раз за разом мысленно повторяю себе я. И прикасаюсь пальцами к полузажившему ожогу на щеке. – Я его все равно убью…»

За спиной раздался плеск и приглушенное ойканье. Я тут же вынырнул из забытья, прислушался к доносящимся до меня звукам и горько усмехнулся: ее милость мылась. В ледяной воде. Небось, в первый раз в жизни. А моя Ларка делала это каждый день. И не ойкала.

Лицо сестры тут же возникло перед глазами, и я вдруг почувствовал, что схожу с ума – она оказалась похожа на баронессу д’Атерн как две капли воды!

Зажмурился. Потряс головой. Попробовал представить ее еще раз… и понял, что Эллария, которая все эти годы снилась мне чуть ли не каждую ночь, изменилась!

В первое мгновение у меня оборвалось сердце. А потом… потом я понял, что так даже лучше. Ибо время, минувшее со дня гибели моей сестры, не пощадило ни сны, ни воспоминания – последние несколько лиственей я видел сестру нечетко, как в тумане. И с каждым годом этот туман становился все плотнее и плотнее.

Эллария, стоящая у плетня, краснеет, прижимает руку к синяку под правым глазом и грустно вздыхает:

– Смирения тебе, дядя Данор!

– Смирения и тебе, доча, – доносится с улицы. – Что это у тебя с лицом?

– Да так… – мрачно шепчет она и закусывает губу.

Я в три прыжка оказываюсь рядом с сестричкой, прижимаюсь к щели между прутьев и выглядываю наружу.

В паре шагов от нас стоит одноногий калека, живущий в покосившейся избе у самой околицы.

Стоит и криво ухмыляется.

Я вспыхиваю, выхватываю из рваного постола свое самое большое сокровище – обломок засапожника, сжимаю его в потеющей ладошке и грозно рычу:

– Хватит лыбиться, слышь, ты! Тут нет ничего смешного!!!

– Зря ты так, – шепчет Ларка, ласково проводит рукой по моим волосам. – Это ведь не он…

А потом… извиняется! Перед этим самым Данором:

– Не держи зла, сосед! Брат просто пытается понять, кто меня обидел. И рычит на всех… Еще с вечера…