Меченый

Честно говоря, я сомневалась в том, что стала избранной. И, будь у меня выбор, предпочла бы Благословению после испытаний спокойную жизнь в Атерне. Но страх стать Отверженной заставил меня вскинуть голову и оглядеться. Пытаясь понять, в какую сторону мне надо ехать, чтобы добраться хоть до какого-нибудь жилья.

Куда ни падал взгляд, лес был одинаково черен и тих. А звезды, проглядывающие сквозь ветви над головой, говорили о чем угодно, кроме направления.

«Жаль, что я – не мужчина…» – подумала я, осенила себя знаком животворящего круга, собралась с духом и легонечко потянула повод на себя.

Кобылка всхрапнула и продолжила двигаться дальше. Видимо, пытаясь отсрочить свою гибель на зубах волков.

Потянула сильнее… и услышала тихий голос Меченого:

– Все… Приехали…

Я вздрогнула, затравленно огляделась по сторонам и непонимающе уставилась на слугу Двуликого: вокруг был все тот же лес, до смерти осточертевший мне за сутки непрерывной езды по бездорожью. И ни домов, ни сараев, ни самого завалящего шалаша!

Тем временем Бездушный сполз с седла, с трудом закрепил за спиной свой посох, вытащил из ножен кинжал и деловито перерезал глотку своей кобылке!

Та рухнула на землю и забилась в агонии. До смерти перепугав мою лошадь.

Почувствовав, что животное находится на грани сумасшествия и вот-вот понесет, я спрыгнула на землю и возмущенно зашипела:

– Ее-то за что, изверг?!

Бездушный пожал плечами и, повернувшись ко мне спиной, покачиваясь, двинулся во тьму.

Снова завыли волки. На этот раз – совсем близко.

«Все, догнали…» – обреченно подумала я. Потом уставилась на черное пятно, расплывающееся вокруг кобылы Крома, и… сообразила: Меченый пытался задержать стаю. Хотя бы на какое-то время…

– Осторожно, ветки… – донеслось из темноты.

Я провела пальцем по щеке, рассеченной после такого же предупреждения, а потом сообразила, что осталась одна. В ночном лесу. Рядом с бьющимся в агонии животным. И что где-то в темноте ко мне подкрадываются волки!

Усталость, заставлявшая подкашиваться ноги, тут же куда-то исчезла. И решимость выдержать ниспосланное мне испытание – тоже. Поэтому когда в чаще леса хрустнула какая-то ветка, я чуть не умерла от страха. И рванула вслед за Кромом.

Добежала. Ничего себе не разодрав и не расцарапав. Кое-как перевела дух, огляделась по сторонам и… вытаращила глаза – темное пятно, рядом с которым стоял Кром, оказалось стеной. А прямоугольный проем за его спиной – дверью!

– Охотничий домик, – мертвым голосом пробормотал Бездушный. Потом покачнулся и упал. Ничком. Прямо там, где стоял.

Я усмехнулась: слуга Бездушного, балансировавший на грани ухода в Небытие чуть ли не все время с момента выезда из Сосновки, наконец, сломался.

«Слава Вседержителю…» – подумала я, переступила через Крома и потянула дверь на себя.

Никакой реакции.

Рванула посильнее. Толкнула… Ударила кулаком! Пнула!!!

Дверь даже не шелохнулась!

Я сглотнула подступивший к горлу комок и вопросительно уставилась в небо: милосердие, о котором столько говорил брат Димитрий, не должно было распространяться на слуг Бога-Отступника!!!

«Или должно?» – через вечность подумала я, закусила губу, потом повернулась к Меченому, опустилась рядом с ним на корточки и прикоснулась пальцами к жилке на его шее.

– Пока жив, – почувствовав мое прикосновение, прохрипел он.

– Дверь не открывается… – жалобно прошептала я.

Кром едва заметно кивнул:

– Заколочена…

Потом пробормотал себе под нос несколько незнакомых мне слов, уперся дрожащими руками в землю и… довольно бодро встал! И не только встал, но и уверенно сорвал с пояса чекан. Потом пошарил рукой по косяку и ударил. На выдохе. Так, что затрясся весь дом…

Я вытаращила глаза – в нем не могло быть столько сил! Не могло!!! Ибо я видела его раны и знала, что он удерживался в седле только за счет силы воли!

«Сил – не было. А потом они вдруг появились…» – подумала я. И окаменела: невразумительное бормотание было молитвой к Двуликому! А силы, появившиеся ниоткуда – даром, ниспосланным ему Богом-Отступником!

Кром справился с дверью за считаные минуты. Потом распахнул ее настежь и жестом пригласил меня внутрь. Снова ее закрыл. Изнутри, на тяжеленный засов. Снял с себя плащ. Жестом предложил мне располагаться на низеньком топчане в дальнем углу комнаты. Достал из поясного кошеля кремень, кресало и трут. Запалил пару лучин, вставил их в держатели и выдохнул:

– Все…

А потом упал. Навзничь. И потерял сознание…

«Сделал все, что мог, – подумала я. Потом посмотрела на его осунувшееся лицо, впалые щеки, еще раз оглядела истерзанный и покрытый пятнами крови нагрудник и покачала головой: – Нет. Не все, что мог, а все, что был должен…»

Эта фраза, которую так любил повторять отец, неожиданно вызвала во мне глухое раздражение: я смотрела на лежащего передо мной мужчину и пыталась понять, что такого ему мог предложить Бог-Отступник, что он, не умеющий отступать даже перед лицом смерти, добровольно отдал ему свою душу.

Не поняла, как ни пыталась. А потом снаружи раздалось многоголосое рычание, истошное ржание моей кобылки, и я невесть как ощутила приход смерти.