Меченая

При всем том мне ни разу не приходило в голову ненавидеть себя или как–то недооценивать. Я никогда не думала, что заслуживаю того, что со мной происходит. Я не пыталась обратить свою ярость на саму себя, но при этом мне удалось развить в своей душе определенную твердость. В конце концов, я очень редко плакала. Нет, я не радовалась тому, что отец меня бьет, но смирялась и покорно принимала такую судьбу. Благодаря этому я научилась укрощать боль. Ведь знакомую боль легко можно приручить, достаточно лишь не обращать на нее внимания и просто ждать, пока она уменьшится и совсем исчезнет. Не придавать ей особого значения. Вообразить ее в виде чего–то, что можно в случае необходимости убрать в коробку. Как только отец прекращает меня бить, часть меня забывает об этом. Такова моя судьба. Я инстинктивно стараюсь настроиться на то, что дарит мне счастье и доставляет удовольствие. На маму, братиков, на фильмы, снятые в Болливуде. Вечером, после ужина, когда все домашние дела окончены, я иду гулять с малышами. Старшего держу за руку, а младшего прикрепляю к спине при помощи пеленок — получается маленький смеющийся кулек. Мы идем по улочкам Боднатха к храму, который находится совсем недалеко от нашего дома, — там обычно собираются все жители нашего квартала. Я периодически встряхиваю младшего брата — это движение отзывается болью в моих отбитых почках, зато малыш заливается смехом. А вот старшему брату приходится почти бежать, чтобы поспеть за мной, но он тоже счастливо улыбается, довольный прогулкой. Нас переполняет веселая энергия, и чтобы хоть как–то ее выплеснуть, мы начинаем бегать по ступеням stupa. Я не чувствую усталости и не замечаю, как бежит время. Только когда младший брат вдруг вцепляется ручонками мне в волосы, боль напоминает о том, что отец будет в ярости. Еще бы, ведь меня столько времени не было дома. После нескольких счастливых мгновений его тяжелые кулаки вернут меня в суровую реальность. Ну да ладно: миг радости того стоил. Но все–таки частичка меня омертвела в те годы. Так же как мое тело до сих пор хранит следы отцовского гнева, душа моя покрыта трещинами и вмятинами, которые никогда не сгладятся.

3 В поисках укрытия

Конечно, мою жизнь нельзя назвать счастливой, она скорее ужасна, но я привыкла. А вот из–за маминых страданий действительно разрывается мое сердце. Папины кулаки сминают мою хрупкую маму, как тряпичную куклу. Я больше не могу это выносить.

Она всегда старается меня поддержать, а у меня никак не получается ее защитить и хоть как–то ей помочь. Я могу убираться, смотреть за детьми, показывать ей свою любовь, могу вместо нее вести домашнее хозяйство, но у меня никак не получается сделать ее счастливой, хоть как–то облегчить ее душевные страдания. А ведь для меня нет никого дороже мамы. Отец избивает меня каждый день, но маму он бьет с особенной ненавистью: он знает, что так может мне причинить боль. Его ярость питается ревностью: он никак не может смириться с удивительным согласием, царящим между нами. И он заставляет нас платить за ту безграничную любовь, которая ему недоступна. Очень дорого платить.

Как–то раз, вернувшись с прогулки к храму, я обнаруживаю маму лежащей на земле. Она держится правой рукой за поясницу и пытается подняться, опираясь на стену. Оленьи рога — подарок одного папиного знакомого, обычно висящий на стене, — теперь валяются на полу. Украшение лома превратилось в пыточное орудие. Мама поворачивается ко мне, бледная, с запавшими глазами, и я вдруг понимаю, как она постарела.

Маленький столик, на котором обычно лежат молитвенные четки и стоит фотография далай–ламы, отброшен в сторону. Сейчас я уже не помню, что конкретно произошло в тот день. Может, мама недостаточно быстро подала отцу ужин? Или отважилась спросить, почему его не было дома? Не важно… Он грубо толкнул ее, чтобы она замолчала. Она ударилась о стену, а когда попыталась сохранить равновесие, нечаянно опрокинула большой металлический сундук, куда мы обычно складываем вещи. Тогда отец сорвал со стены рога и принялся бить маму по спине.

Я почувствовала, как. во мне закипает злость — подобно лаве в жерле вулкана. У меня темнеет в глазах от ярости. Чтобы сдержать ее, я рефлекторно щипаю за ножку малыша, который, как обычно, висит у меня за спиной. Я понимаю, как это несправедливо, просто он оказался рядом в самый неподходящий момент. Перепуганный братик начинает плакать.

— И только попробуй сказать, что ты его не ненавидишь! — кричу я маме.

Злость сковывает мои движения. Я судорожно сжимаю кулаки, мне кажется, что, если я сделаю хоть шаг, последствия будут ужасны. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох, перед тем как помочь маме подняться. Отец так сильно избил ее, что мне приходится практически нести ее на себе. Она не намного крупнее меня (к тому времени мне уже исполнилось десять лет). Мне удается довести маму до кровати.

— Брось его, уходи, зачем ты остаешься? Уезжай к своему брату, пожалуйста, мама, отец убьет тебя…