Меч Шаннары

Все утро Шиа вместе с разбойниками шел по холмистому краю, и только в полдень они остановились поесть и немного передохнуть. Пейзаж не менялся: пригорок, овраг, пригорок, лощина, то крутой, то пологий склон — дорога хуже некуда. Путешественники едва тащились. Взгорбленная земля казалась голой и враждебной. Нельзя сказать, что там вообще ничего не росло, но трава и чахлые деревца лишь подчеркивали неприглядную пустоту, и путешественники чувствовали себя подавленно и неуютно. Высокая, как будто зазубренная трава больно била по ногам. Придавленная тяжелыми сапогами, она уже через мгновение выпрямлялась вновь. Оглянувшись, Шиа не увидел никаких следов. Ничто не говорило о том, что минуту назад здесь прошли люди. Искривленные деревца с какими-то убогими, мелкими листьями льнули к земле, как пасынки природы, хворые от рождения, брошенные родной матерью в этом чужом краю. Здесь не было ни зверей, ни птиц. За все время пути путешественники не встретили ни единого живого существа.

Лишь в разговорах не было недостатка. Наоборот, временами Шиа страстно желал, чтобы Панмон Крил устал наконец от звука собственного голоса и замолчал хотя бы на пять минут. Высокий разбойник болтал без умолку, обращаясь то к своим спутникам, то к себе самому, а то и просто к пустому пространству. И так целое утро. Он говорил обо всем и большей частью о том, о чем, казалось, не имел ни малейшего представления. И лишь одну тему Панмон тщательно обходил: Шиа. Он вел себя так, как будто долинец был его старым добрым приятелем, таким же бродягой и вором, с которым можно было говорить обо всех своих приключениях, не опасаясь быть неправильно понятым. Но ни разу он не заикнулся о том, как Шиа попал в их компанию, об эльфийских камнях и о цели их славной прогулки. Разбойник справедливо рассудил, что самый лучший способ отделаться от надоедливого мальчишки — это доставить его в Паранор, сдать с рук на руки его пресловутым друзьям и без дальнейшей отсрочки заняться своими делами. Шиа не имел ни малейшего представления о том, куда эти двое направлялись до того, как столкнулись с ним. Быть может, вообще куда глаза глядят. Он слушал болтовню разбойника, время от времени вставляя лишь краткие замечания, когда считал это подходящим, но его мысли были сосредоточены на путешествии и на эльфийских камнях. Во что бы то ни стало их надо вернуть. Щекотливость ситуации заключалась в том, что и воры, и он сам прекрасно понимали — рано или поздно Шиа попытается сделать это. Вот только как? И в данном случае все преимущества были на стороне разбойников. Долинец нимало не сомневался, что хитроумный Панмон Крил и здесь найдет способ позабавиться: он предоставит Шиа относительную свободу действий, а когда тот выдаст себя, со смехом затянет петлю на его шее.

Время от времени Шиа поглядывал на спокойного горного тролля, пытаясь определить, каков он на самом деле. Панмон говорил, что тролль — отверженный неудачник, изгнанный собственным народом, водящий компанию с вором и разбойником, своим единственным другом. Это могло быть правдой — слишком банальной казалась история на первый взгляд, — но поведение и облик тролля заставили Шиа усомниться, что гигант — всего лишь жалкий изгнанник. Кельцет держался с достоинством: голова всегда высоко поднята, плечи развернуты, спина очень прямая. Он все время молчал, быть может, действительно из-за природной немоты. Но в глубоко посаженных глазах светился ум, и Шиа не раз подумалось, что Панмон Крил не так хорошо знает своего спутника, как ему хотелось показать. Или просто что-то скрывает: Шиа чувствовал — разбойник сказал ему далеко не все. Такое же ощущение было у долинца и при общении с Алланоном, но, в отличие от друида, хитроумный вор был профессиональным лжецом, и юноша решил не верить ни единому его слову. Как бы там ни было, ему все равно не узнать подлинной истории Кельцета, потому что Панмон либо напропалую врет, либо просто ничего не знает. Да и сам Панмон, с одной стороны, спасший долинцу жизнь, а с другой — нагло присвоивший эльфиниты, тоже мало походил на обычного разбойника с большой дороги.