Меч над пропастью

Ивар сидел в фургоне на тюках с кожами, служивших покрытием шатру. У ног его скорчился Тентачи, Птис правил, дергая ремни, привязанные к рогам яххов, две другие телеги пылили следом, а за ними ехали четверо воинов, Кадранга, Иддин, Тойла-Ац и Дхот. Обоз двигался неторопливо, но без остановок и задержек; телега за телегой, упряжка за упряжкой тянулись по неширокому тракту между отвесными скалами и пустыней. Сзади маячили жутковатые морды яххов, спереди – их широкие крупы, покачивались рога, покрикивали погонщики, и так минута за минутой, час за часом, под палящими солнцами, в потоках ветра, несшего из пустыни песок. Монотонное движение убаюкивало, расслаблялись мышцы, закрывались глаза, пыль, проникая сквозь завесу волос, оседала на потной коже хрупкой темной коркой. Возможно, эта сонная неторопливость являлась тем, в чем нуждался сейчас Тревельян; он чувствовал, как напряжение после утреннего спектакля покидает его, как уходит тревога и возрождается уверенность. Каким-то непостижимым образом он чувствовал, что сумеет повести эту массу людей, воинственных шас-га и пленников, куда угодно, на запад или на восток, даже в гибельную пустыню, и они пойдут за ним, не ведая сомнений. Откуда-то он знал, что миссия закончится успешно и принесет немалую пользу для будущего ФРИК – какую именно, покажет время. Это предчувствие было сильным, словно занавес грядущего отдернулся на миг, явив ему то, что еще не свершилось, но обязательно свершится.

«Осталось только выяснить, как управляется портал», – мелькнула мысль. Подумав об этом, Ивар заворочался на своем тюке, отвел с лица волосы и сплюнул – горло забила пыль.

Тентачи, сидевший у его ног, коснулся барабана. Змеиная кожа загудела под быстрыми пальцами.

– Великий ппаа! – пробормотал певец.

– Хурр, – согласился Тревельян, протирая глаза.

– Наш хозяин – великий из великих, – уточнил Птис и гикнул на яххов.

– Хурр!

– Да, великий из великих, повелитель духов и демонов, – произнес Тентачи, поглаживая рокочущую кожу.

– Хурр… – Тревельян с блаженным видом почесался.

– Сам Бааха говорит с тобой!

– Сам Бааха, прародитель солнц, – поддержал Псис. – А с Киречи-Бу говорили одни мелкие демоны, да и то лишь когда он нажрется и задремлет. Он заставлял меня слушать свое бормотание, будто это речи духов… Но я слышал только, как бурчит у него в животе.

– Киречи-Бу – ничто против нашего хозяина, – заметил Тентачи, презрительно отвесив губу. – Бааха посылает знамения лишь могучим и мудрым, умеющим их толковать. Не тем глупцам, у которых печень в пятке.

– Ты прав, битсу-акк. – Птис сделал жест одобрения. – Только могучим и мудрым!

Тревельян потянулся, разминая мышцы, и промолвил:

– Хурр! Как приятно слушать правду! Говорите еще, и я позволю вам облизать котел, когда съем мясо.

Птис был поглупее и потому начал прославлять хозяина, но Тентачи уловил иронию и заткнулся. Подождав, когда Птис иссякнет, он робко произнес:

– Это знамение, ппаа Айла… это страшное знамение… Я сложил о нем песню. Хочешь послушать?

– Песня длинная или короткая? – поинтересовался Ивар.

– Короткая, великий ппаа.

– Ладно. Если короткая, пой.

Битсу-акк ударил в барабан.

Копье огня пронзило землю,
Копье, посланное Баахой.
Страх, страх, страх, страх!
Печень усохла, лоб у колен бога.

– Неплохо, совсем неплохо, – одобрил Тревельян. – Твой дар расцветает, Тентачи. Надеюсь, ты еще сочинишь Долгую Песню.

– Дар? – Блуждающий Язык недоуменно сморщился. – Не понимаю, хозяин. Дар – это нож или котел, вода или мясо… А у меня ничего нет.

– Есть. Умение складывать песни – тоже дар. Дар богов.

Некоторое время Тентачи переваривал эту мысль. Потом сказал:

– Хочу спросить, ппаа Айла. Дозволишь ли?

– Я тебя слушаю.

– Когда Баахой было послано знамение, ты сказал, что светлый бог не велит есть кьоллов, туфан и ядугар. Шас-га тоже нельзя есть? Ни самок, ни детенышей, ни погибших воинов?

– Да. Бааха запрещает питаться людьми.

– Кто же будет есть покойников? Крысы, змеи и черви? Это против обычая, великий! Это поношение для мертвых воинов!

– Обычаи меняются, если такова воля бога. Чтобы звери не съели убитых, их нужно закапывать в землю.

– Но если убитых не съедят люди или звери, их тела сохранятся и все убитые попадут в Йргык! Подумай, хозяин, что тогда случится! Темные Равнины Одиночества переполнятся, и попавшие туда будут сражаться, ибо каждый захочет стать Стражем Йргыка! И там, в Йргыке, победители все равно станут есть побежденных! Как же так?

– Хм, – промолвил Тревельян, – хмм…

Йргык! Этот момент он упустил из вида. Религиозные воззрения шас-га определенно нуждались в более серьезной реформе! Тентачи был прав: табу на поедание людей превращало Темные Равнины в поле кровопролитной битвы, где всякая схватка кончалась запретной трапезой. Не очень привлекательный сюжет – драться даже после смерти и все-таки быть съеденным!

Прочистив горло, Тревельян изрек: