Меч мёртвых

Харальд понял по голосу: из тех был подарочек, что к празднику Середины Зимы во множестве подносят почтенным людям озорные юнцы. Кому сани втащат на крышу, кому в хлев заберутся и всем коровам попарно свяжут хвосты… Сам Рагнар Кожаные Штаны в молодости не чурался подобных забав, так какой упрёк сыну?.. Харальд с любопытством смотрел на дружка, и Твердятич показал ему маленький берестяной туесок:

– Вот! Щепоточку в огонь урони – и до завтра не прокашляешься, очей от слёз не протрёшь! Бросим в дымогон ему?..

Харальд с непонятной радостью согласился. Замятню он, как многие, не любил. И почему-то после сегодняшнего особенно хотелось ему досадить.

Замятнина изба была выстроена прошлым неудачливым летом ещё попозже кремля – из сырых лесин, без сроку, без должного спросу. Иных ладожан сами кончанские приглашали жить у себя, теснились, давая витязям место. Замятню никто под кров не позвал, видать страшились, что кров того не вынесет, рухнет. Вот он с Лабутой да прочими ближниками и выстроил себе жильё. Забором обнёс. Пустил по двору бегать злющего кобеля…

Харальд с Искрой, невидимые в потёмках, подобрались к забору с подветренной стороны.

– Ты котом покричи, – посоветовал Твердятич товарищу. – Я на клеть, потом через сени на избу, и готово. Загодя разведывал!

Видел бы сейчас своего единственного сынка боярин Пенёк! К тому ведь привык, что не было в отроке задора к ратным потехам, рвения воинского. Сколько сраму поднял, тихоню вырастивши!.. Радовался Твердята, что сдружился сыночек с княжичем датским, начал от грамоток чужеземных головушку поднимать, разминать рученьки-ноженьки. И не ведал, что в дружбе той был его сын верховодом.

– А пёс отбежит? – шёпотом спросил Харальд.

– Не тронет меня пёс, – ответил Искра уверенно. – Это видал?

И сунул датчанину под нос запястье правой руки. До рассвета оставалось ещё далеко, в темноте удавалось различить только тропку и белый снег по бокам, – пришлось Харальду взять его руку в свою. Запястье Искры обвивала узкая шерстяная тесёмка.

– Собачья! – пояснил сын боярина. – Как стал носить – больше ни один не бросается…

– Ш-ш!.. – Харальд проворно схватил его за плечо. – Это что? Слышишь?..

Из-за высокого плетня, к которому они крадучись приближались, долетел жалобный то ли стон, то ли плач.

– Пёс скулит, – шепнул Искра. – Привязали небось, вот и плачет от скуки.

– Нет, – прислушался Харальд. – Не пёс…

– А рычит кто?.. – выдохнул Искра совсем уже тихо.

Обоим сделалось жутковато. В самом деле, чего только ни произойдёт в подобную ночь, кромешную, сумежную ночь, ни старому, ни новому году не принадлежащую!.. Ну как впрямь подступили к Замятне недовольные души… Или зверь невиданный пожаловал из лесу, когти простёр…

Харальд первым поборол подхлынувший страх. У его племени считалось за доблесть раскапывать курганы богатых, но тяжких нравом людей, прилюдно сулившихся отстаивать свои сокровища даже после кончины. Немного сыскивалось храбрецов, решавшихся на схватку с жителями могил, но ведь сыскивались! А значит, сыну Рагнара Лодброка следовало быть не пугливей…

Он подкрался к плетню вплотную и поискал щёлку, но забор был плотный и к тому же сплошь забит мокрым снегом – всё, что увидел, это свет от огня, горевшего во дворе. Харальд сперва разогнул спину, а потом вытянулся на носках, заглядывая через верх. Искра ростом был поменьше дружка, но тоже поспел, высунулся. Не отставать же!..

…Факел, светивший Замятне по дороге домой, лежал на земле. Он не погас единственно потому, что упал рядом с колодой, где недавно кололи дрова: там осталось немало сухих щепок и клочьев берёсты, и они занялись небольшим костерком, позволявшим рассмотреть, что делалось во дворе.

А там совершалось вроде как продолжение Смагиного танца, от которого толком ещё не остыла их плоть. Но каким же страшным оказалось то продолжение!..

Овчина, кутавшая заморскую девку от сырого зимнего холода, мокла в луже талой воды. Смага лежала на деревянных мостках, тянувшихся от калитки к крыльцу, лежала безобразно разломанная, распластанная, вбитая в набрякшие занозистые горбыли… И голая. Не по пояс, как в дружинной избе, – совсем. Лишь на одной ноге возле щиколотки болтался обрывок красного шёлка – всё, что осталось от вьющихся, точно алый огонь, шаровар…