Меч мёртвых

Но потом вспоминалось, что Дигральди, которого он любил, выживет или издохнет уже без него, а он узнает о судьбе пса хорошо если будущим летом… И заново представала вся громадность дороги, готовой лечь под киль корабля, и невозможность – даже если захотеть – вернуться в прежнюю жизнь, привычно вершившуюся ещё накануне. И неизвестность, ожидавшая в Гардарики… Хотя что такое пёс, когда говорят о державах? Пылинка. Капля воды, взлетевшая из-под весла и готовая вновь смешаться с волнами…

Слепая провидица стояла на пристани, как всегда сопровождаемая верной подругой. Когда корабли отошли от берега и начали поднимать паруса, Гуннхильд вдруг пошатнулась и поднесла руку к груди:

– Как тяжело дышать… Где мой муж? Ты видишь его?

– Он стоит рядом с конунгом, – ответила Друмба. – А что дышать тяжело, так это ненастье собирается. Вон как ласточки низко летают!

– Недобрый взгляд коснулся его… – пробормотала Гуннхильд. К её словам обычно прислушивались, но случилось так, что стоявшие на пристани как раз в это время заметили двух больших вóронов: птицы поднялись где-то за крепостью и теперь летели вслед кораблям, громко каркая и неторопливо взмахивая чёрными крыльями.

– Смотри, конунг! – сказал Хрольв, указывая рукой. – Один сулит твоему младшему удачу и славу!

Зря он это сказал… Оба ворона неожиданно шарахнулись в воздухе, то ли чем-то напуганные, то ли подхваченные внезапным порывом переменчивого морского ветра… А может, властно коснулась их высшая Воля, внятная сердцам птиц, но не простых смертных людей. Смолкло хриплое карканье, и воронов, ставших похожими на две горелые тряпки, унесло в сторону болотистых пустошей. Медленная усмешка проползла по лицу длиннобородого старика в войлочной шляпе и синем плаще, стоявшего среди толпы на причале.

Было слышно, как один за другим хлопали, расправляясь на ветру, паруса кораблей.

Пока собирали в обратную дорогу гостей, Хрольву было всё недосуг хорошенько испробовать дарёного жеребца. Он давно стал конунгу родичем и правой рукой, так что дел вечно было без счёта. Кто проследит, чтобы на вендские лодьи погрузили достаточно пива и доброй вяленой рыбы? Хрольв. Кто мимоходом рассудит двоих купцов, поспоривших из-за рабыни, оказавшейся глухонемой? Опять Хрольв. Так и вышло, что он всего лишь проехался на беленьком по двору и не дал себя сбросить, когда тот для знакомства начал бить задом, подскакивая на всех четырёх ногах. Хрольву понравился сильный и своенравный жеребец, и показалось, что тот, в свою очередь, если не полюбил нового хозяина, то по крайней мере счёл достойным противником. Ярлу хотелось ещё побаловаться с конём и понять, на что тот в действительности способен, но всё не было времени.

На другое утро после проводов посольства Хрольв проснулся с рассветом. Накануне за ужином он несколько раз опрокидывал рог, а потом Гуннхильд долго не давала ему уснуть, без конца говорила о «злом взгляде», будто бы устремлённом на него неизвестно откуда. Ярл уважал предвидения жены, но иногда она вела себя странно. Вот и вчера толком не смогла ничего ему объяснить, только плакала, словно двадцать зим назад, когда боялась вот-вот его потерять… С чего бы? Хрольв всё пытался её убедить, что охота на вепря, где он в самом деле едва не лишился ноги, давно миновала. Под утро он, кажется, преуспел, и Гуннхильд уснула. А он, повертевшись в постели, оделся и вышел наружу. У дверей потрепал по ушам бедного Дигральди, распластанного на овчине. Верный пёс только вздохнул и лизнул ему руку, моля простить за бессилие, за то, что не может последовать за ним, как всегда.

Во дворе ярл велел зевающему спросонья рабу седлать белого жеребца. Атласный красавец скалился и прижимал уши, а потом чуть не вышиб Хрольва из седла, взвившись на дыбы и без предупреждения прыгнув вперёд. Ярлу это понравилось. Он расхохотался и вытянул жеребца гремучей плёткой, подаренной вместе со сбруей. Плетёный ремень мог пробить шкуру насквозь; Хрольв сдержал руку, лишь показал жеребцу – мол, дешевле будет послушаться. Зверь завизжал, для порядка вспорол воздух копытами – и полетел через двор в распахнутые ворота. Ярл сидел цепко. Он знал, что норовистый ещё признает его, ещё будет встречать ласковым ржанием и лезть носом в ладонь, отыскивая сухарик.

Жеребец притомился и зарысил далеко от крепости, на пустынном берегу, где уже чавкала под копытами болотистая низина.

– Умница, – сказал ярл и похлопал ладонью по белой взмыленной шее: – Ну, отдохни.

Он и сам взопрел от бешеной скачки. Вчерашний хмель начисто повыдуло ветром, зато нога, помятая на охоте и совсем было окрепшая, заново разболелась от напряжения. Хрольв решил не давать ей поблажки. Слез с седла, ослабил подпругу, набросил на спину коню толстый шерстяной плащ. И повёл белого домой в поводу. Набегавшийся жеребец растерял непокорство – шёл смирно и время от времени тыкался носом в плечо, словно благодаря за заботу.