Меч мертвых

…И ударила молния, словно вобравшая совокупный гнев всей исполинской грозы. Рогатым копьем пала из поднебесья… И окутала прозрачным лиловым огнем изваяние Перуна, воздвигнутое на вершине холма. Длилось это мгновение, но огненный стебель протянулся от изваяния к Ингару, только что обретшему право беседовать с мужами на равных. Он ведь стоял ближе всех к изваянию, потому что это был его день…

…Потом было долгое беспамятство, нарушаемое лишь багровыми огнями беспомощного страдания. Когда же наконец Ингар смог открыть уцелевший глаз и начал осмысленно озираться, он увидел над собой мать, а рядом с нею-старейшину. Тот показался ему состарившимся на годы.

— Это знак… — промолвил старейшина. — Клятву, данную отцом, должен выполнить сын… Это был знак…

Когда хозяева и посольство скрылись в крепости, он дожевал хлеб, заткнул пробкой берестяную флягу с водой и спрятал ее в заплечный мешок. Потом вынул из ножен меч, положил его на колени и стал тщательно осматривать лезвие.

Если смотреть сверху, крепость Рагнара конунга кругла, как щит. Там, где у щита оковка, располагается ровный, возведенный по мерке земляной вал. Его венчает деревянная стена, разделенная высокими башнями, а внутри четырьмя прямоугольниками стоят длинные дома, напоминающие опрокинутые корабли. В домах живут воины, ходящие в походы с Раг-наром Кожаные Штаны. Конунг, как говорят, очень гордится своей крепостью, и право же, есть чем! Ее четырем воротам, открывающимся на четыре стороны света, конечно, далеко до пятисот сорока врат Вальхаллы. Но вряд ли какая постройка, возведенная руками смертных людей, уподобилась обители Отца Богов больше, нежели детище конунга. И люди у него за столами пируют все такие, что даже и небесный хирд не устыдился бы сравнения с ними. Если это мужчины, то из каждого получится эйнхерий в дружину Всеотца. Если женщины, то девы валькирии рады будут обнять их как сестер…

В день приезда послов под кровом конунгова дома собрали пир. На таком пиру не заговаривают о важном, лишь причащаются совместной еды, принимая чужих людей под покровительство священного очага. Рабы внесли накрытые столы, дочери воинов подавали пиво гостям. Почти до утра длился пир и славным было веселье, но о нем редко вспоминали впоследствии, ибо не случилось ничего необычного, такого, о чем следовало бы рассказать. Не о том же, как Хрольва попросили объяснить его прозвище, и он встал между очагами, поймал ножи, брошенные ему хирдманнами, и стал играть ими в воздухе, да так ловко, что в воздухе все время крутилось пять лезвий. А потом привели молодую рабыню из далекой страны, тоненькую и гибкую, как вьюнок. Внук конунга играл на свирели, и рабыня плясала. Гостям и хозяевам нравились совсем другие женщины — рослые, светловолосые, с полными бедрами и грудью, способной вскармливать крепких детей. Но как-то так получилось, что танец смуглокожей худышки каждого заставил вспомнить самое желанное, что состоялось в прожитой жизни. Или, наоборот, понудил мечтать о таком, чего еще не довелось испытать. Быть может, самые внимательные заметили, как жадно, не сводя глаз, следил за танцем рабыни Замятня Тужирич, боярин князя Вадима. А может, никто за тем и не уследил. Кому интересно, куда смотрит вожак охранной ватаги, сидящий далеко от почетного места, именитым послам не товарищ и не советчик.

Солнце следующего дня только-только взошло, когда Друмба миновала западные ворота, дальние от торгового города с его шумными улицами и причалами, к которым уже подходили первые рыбацкие лодки.

— Эй, Друмба! — окликнули девушку хирдманны, стоявшие у ворот. — Что, проветриться вышла? В голове после вчерашнего небось дятлы стучат?

— А вам небось завидно? — беззлобно ответствовала воительница. Насмешливые замечания воинов не обижали ее. Все знали Друмбу, все были ей братьями.

— Хрольв-то как? — спросили ее. — В бочке с пивом не утопился?

— Пытался. Да я к тому времени почти всю ее выпила.

Вооруженные мужчины, всю ночь простоявшие у ворот с копьями и щитами, засмеялись. Они понимали, что на вчерашнем пиру Друмба осушила свой рог хорошо если дважды. Должен же был рядом с Гуннхильд остаться хоть кто-нибудь трезвый.

— Ну и сильна ты, девка, — проворчал кто-то зябко поводя плечами под теплым плащом. — Всю ночь веселилась, и на ногах, и свежа!

— Да не тебе чета, — улыбнулась она. — Такими, как ты, у конунга весь двор нынче завален, шагу не пройти! Которым только понюхать котел из-под пива, и уже ноги не держат!

В это время к воинам подошли два раба, несшие большую корзину. Из корзины вкусно пахло съестным. Друмба оставила побратимов угощаться лакомствами, припасенными со вчерашнего пира, и вышла на берег.