Меч мертвых

Харальд сунул в костер подсохший возле огня разломанный сук, и за веселым треском пламени не слышно стало глухого рокота близких порогов. Путь, можно сказать, был завершен. Перед закатом они встретили воинов Сувора ярла, и те их проводили сюда, к удобной стоянке. В отблесках костров был виден корабль: он стоял до половины вытащенный на сушу, готовый к разгрузке и привычному путешествию на катках. Черный нос со снятым драконом влажно блестел, по гнутым бортовым доскам перекатывались рыжие блики. Харальд гордо вспомнил о том, как впервые сам поднимал над бортом белый мирный щит и чувствовал себя настоящим вождем. Потом всплыл в памяти день накануне отплытия, и как они с Эгилем окрашивали и метали руны, узнавая судьбу. Они ведали, конечно, что Вади конунг вопрошал своего бога грозы и все знамения пообещали посольству большую удачу. Однако мало ли о чем побеседовали меж собою чужой конунг и чужой бог! Хочешь знать — вопрошай, как от века завелено вопрошать у тебя дома.

«Кажется мне, Норны спят! — сказал Харальд, когда они завершили гадание и силились сложить воедино значение рун. — А снится им такое, что они сами немало удивятся, когда продерут глаза!..»

«Норны не спят… — покачал седой головой Эгиль. — Норны не спят, и никогда не умолкает Источник…»

Руна «владение» приходила дважды, и получалось, что Харальд кое-что приобретет, но многое потеряет. Он предположил было, что они захватят добычу и оплатят ее, как водится, кровью, потом сам себя одернул: какая добыча, если с миром идут?.. Непонятно.

Руна «зубр» пояснила, одновременно запутав: что-то кончится в его жизни, что-то начнется. Эгиль усмехнулся: «Ярл, кажется, говорил, что намерен сосватать сыну невесту? И ребята болтали о том, что ты мог бы его заменить?..»

Руна «туре» посоветовала хорошенько подумать, прежде чем шагать через порог. При этом не следовало делать ничего такого, к чему Харальда будут принуждать. Только смотреть правде в глаза и отличать кажущееся от истинного — не то не будет добра.

«Когда правда приятна, тебя редко предупреждают, чтобы не отворачивался», — сказал по этому поводу Эгиль…

Еще получилось, что путешествие по реке вряд ли принесет Харальду радость и славу, зато проверит, умеет ли он драться спиной к спине с незнакомцем. А впереди его совершенно точно ждал разлив темной воды, за которым, далеко-далеко, вроде бы маячил солнечный берег. Так что если Харальд сумеет вырасти и завершить долгий поиск, не утратив веры и мужества…

«Всеотец, подхвативший руны в самом начале времен, завещал им речь, внятную лишь посвященным… — проворчал Эгиль. — Всеотец мудр: если бы каждый мог выяснить в точности, что случится назавтра, жизнь сделалась бы мало приятна. Как сказал мне однажды, много зим назад, Рагнар конунг: пусть свершится то, что угодно судьбе, только и нам не зря даны руки и в них мечи!..»

Харальд, помнится, промолчал, но решил про себя, что Эгиль берсерк запутался в предсказании точно так же, как и он сам. Велика важность! Всякий воин на корабле мог припомнить гадания, поныне оставшиеся смутным намеком непонятно на что: поди разберись, сбылось, не сбылось. Так ускользает, теряя смысл и значение, только что снившийся сон. Так в ночном море бродят тени облаков, освещенных луной. Кто-то проснется, присмотрится и увидит шествие богов, покинувших Асгард. Другой не узрит ничего, кроме волн, вздыхающих в темноте. А третий, приоткрыв один глаз просто повернется на бок и сладко всхрапнет… Эгиль иногда говорил, что такой путь и был ему милее всего. Харальд чтил старого берсерка, верно судившего о жизни и людях. Ну и отчего выплыло в памяти гадание, все равно не принесшее надежных ответов?.. Может, все дело в том, что из сырой тьмы непрестанно бубнили, шептали, сами с собою беседовали пороги Мутной реки?.. И казались земным отражением святого источника, клокочущего на небесах, у чертога трех сестер, трех Норн, прядущих нити людских судеб?..

…А на берегу весело трещали костры. Они гнали прочь холод и мрак, распространяя тепло и вкусный запах еды. Новогородцы радовались безопасному ночлегу на суше: тревожили колышками неподатливую холодную землю, натягивали шатры. Харальд снова посмотрел на корабль и подумал, что надо будет лечь спать, как всегда, на его палубе, под скамьями. Привыкшим к плаваниям по морю спокойнее там, чем на неведомом берегу…

— Эй, батюшка Твердислав Радонежич!.. — появился со стороны берега крепкий молодой воин, Лабута. — Гляди, что наш боярин для нынешнего веселия приготовил!.. На всех достанет!..

Он нес на плече большой дубовый бочонок, которого доносился заманчивый плеск. Лабута тоже ходил летом к датчанам и состоял в охранном отряде Замятни Тужирича. Замятню и его людей Твердята не особенно жаловал: все в вожака, в одну волчью породу, и зачем молодой князь к себе приближает?.. — но с Лабутой и еще несколькими, отряженными в его новое посольство, смирился. И правильно, не дело одному ему с малой дружиной кругом всем заправлять. Нечего давать повод всяким злым языкам. Еще скажут — вместо князя править решил!..