Меч мертвых

— Вади конунг молод годами, но мудр разумом, — утешил его Харальд. — Я спросил его, признают ли у вас в Гардарики наготу воина угодной богам, и он ответил, что издревле признают, а потом спросил меня, отчего Божий Суд в Северных Странах называют «походом на остров», и я рассказал. Еще я рассказал, что тело нидинга, отвергнутого богами, хоронят в земле, на которую не зарятся ни суша, ни море. Тогда было решено, что выстроят плот и пустят его по реке, и те двое будут нагими биться на нем, как на маленьком острове, ни в чем не имея преимущества друг перед другом. Эта река течет в море — вот пусть она и распорядится плотью того, кому суждено пасть…

Искра только вздохнул. Он, может, и дохромал бы как-нибудь до места священного поединка — охота пуще неволи! — но этого ему, не заслужившему полного воинского достоинства, не будет позволено. Только старшей дружине, опоясанным кметям, избранникам бога грозы, разрешается лицезреть Его справедливость…

…Рассвет третьего дня был таков, что казалось — опять вернулась зима. Ночью подморозило, да так крепко, что мокрые клочья прошлогодней травы, уже казавшиеся кое-где из-под снега, заледенели насквозь и хрустели, ломаясь под копытами лошадей. К утру небо покрыли рваные одеяла облаков, и рассвет неохотно пробивался сквозь них, такой зябкий, словно не день Рождения мира должен был вскоре явиться, а второй Корочун. Торгейр и Замятня дождались солнечного луча, проникшего в узкую полоску чистого неба у окоема, и босиком ступили на маленький плот, и даже при скудном свете было заметно, как покраснели от холода их нагие тела. Замятня был вызван на поединок. Он и нанес первый удар.

«Если падет произнесший непроизносимые речи, — в который раз вспомнилось Харальду, — люди говорят, что его убил собственный язык. За него не мстят и не жалеют о нем. Если же падет ответивший поединком на оскорбление…»

Слова древнего закона были отшлифованы временем, как прибрежная галька морскими волнами: легко западали в память и легко вспоминались. Харальд знал много законов своей страны, потому что был сыном конунга, и ему предстояло вершить суд над людьми. Но законоговорители помнили больше, и ни один вождь не считал зазорным прибегать к их познаниям.

«…то пусть за него будет заплачен выкуп, равный половине обычного выкупа за убийство…»

Это указание совсем не хотелось допускать в мысли. Торгейр Волчий Коготь был сыном ютландского ярла и жил в доме у Хрольва Пять Ножей сперва как заложник, потом как приемыш. Он был старше Харальда, но ненамного, и тот, сколько помнил себя самого, столько помнил и Торгейра. Хрольв учил их обоих владеть мечом и секирой, и Харальд вечно злился, когда у «паршивого юта» получалось лучше, чем у него…

…Руку Замятни, не иначе, направлял сам злокозненный Локи. Он достал Волчьего Когтя почти сразу — вторым или третьим ударом. Если до сего дня они и видели друг друга с оружием, то лишь коротко и случайно, но Замятня обошелся без пробных наскоков и прочих уловок, которыми пользуется воин, разведывая силу и слабость соперника. Он сразу рванулся вперед и сразу пустил в ход все свое страшное мастерство. Эгиль берсерк, сидевший в седле колено в колено с Харальдом, зарычал сквозь зубы: живот Торгейра опоясала узкая кровавая полоса. Сын конунга не позволил себе восклицания, ибо вождю прилична сдержанность, однако далось это ему нелегко. И он сразу вспомнил предупреждение маленькой ведуньи, о котором рассказал ему Искра. Харальд вырос в доме провидицы Гуннхильд и никогда не пренебрегал мнением женщин. Особенно таких, которые доказали свой ум. Он любил Торгейра и изо всех сил гнал слова Кудельки прочь из своих мыслей, но они возвращались. По телу прокатывался зябкий озноб, и его тут же сменяли волны удушливого жара. Лишь ноги в кожаных сапогах ощущали ровное, уверенное тепло конских боков…

Дома Торгейр Волчий Коготь никому не уступал в умении защищаться и нападать, да еще и говорить при этом только что сложенные стихи. На сей раз его умение не помогло ему. Он сразу зажал живот левой рукой и чуть не сбросил Замятню в воду с плота, и Харальд поначалу даже решил было, что его рана была всего лишь царапиной… Торгейр стоял к Харальду спиной, но потом течение повернуло качавшийся плот, и сын конунга увидел, что из-под ладони Волчьего Когтя широкой полосой сбегает темная кровь. Течет по ногам и пятнает надежно связанные бревна…

Торгейр еще пытался нападать, ведь бывает же, что и смертельно раненному удается умереть победителем… Харальд каждый раз напрягался всем телом, словно это могло помочь, ладонь в рукавице стискивала кожаные поводья… Становилось все очевиднее, что удачи Торгейру не было. Он тяжело дышал и болезненно вздрагивал при каждом вздохе, его кожа была липкой от крови и обильного пота, а движения становились все медленнее. Харальд еще на что-то надеялся, когда все тело Волчьего Когтя потрясла мучительная судорога. Вот он опустил руку с мечом, его колени начали подгибаться…