Читаем Меч мертвых полностью

Лабуте помогли откроить подол от рубахи и перевязать раны. Кто-то попытался шутить насчёт того, как станут лечить его да ухаживать жалостливые ладожские девки, но шутка не получилась. Лабута морщился, заталкивая под кожух скомканные тряпицы, и жадно пил пиво из поднесённого друзьями ковша. Половина его лица была в размазанной крови, висок и скулу заливала болезненная багровая опухоль. Так было надо. Ему протянули костыль, нарочито кое-как вырубленный из стволика молодой берёзки, так и не увидевшей весёлой весны. Лабута поднялся, примерился…

Вожак тем временем вернулся туда, где остался лежать зарубленный Твердята Пенёк. Смерть стёрла с лица Твердислава ярость, горечь и боль; оно выглядело спокойным и грустным, словно боярин кому-то прощал долгие годы никчёмной вражды и только жалел, что не успел этого высказать былому недругу вслух. Его глаза были совершенно живыми и пронзительно, зорко смотрели на стоявшего над ним человека… но уголок одного глаза был присыпан бурыми крошками сосновой коры, и тому, кто замечал это, становилось понятно, отчего на груди боярина неподвижна красивая суконная свита. Твердяту убили ударами в спину – спереди были не так заметны раны и кровь.

Вожак долго стоял над ним, вглядываясь в постепенно застывающее лицо. Он в своей жизни навидался ещё не такого; давно уже ничто не могло его ни удивить, ни напугать. Но Твердислав Радонежич был ему не чужим, и память знай подсовывала вроде бы потешный, но на самом деле нешуточный поединок на маленьком лесистом острове посреди осеннего Варяжского моря. И кусок мертвечины, что как будто с самих небес шлёпнулся под ноги поединщикам – тюлений глаз, выдранный жадными чайками из головы дохлого зверя…

– Господине, как велишь с датским княжичем поступить? – подошёл сзади молодой воин.

Вожак нехотя обернулся:

– Да что… Как всех.

Кметь бегом поспешил исполнять приказание, но голос предводителя, осенённого неожиданной мыслью, догнал и остановил его:

– Живой ещё, что ли, княжич-то?

Воин вернулся:

– Так живой, господине. Спутали – и то Базану зубами ногу погрыз! Уж и били его, а как ни глянем – всё дышит… Потому я к тебе… Добить, что ли?

– Успеется! – отрезал вожак. – На лодью его!

– Сделаю, господине! – И м'oлодец серой тенью скрылся между покрытыми пеплом кострищами, растворился в мреющем предутреннем сумраке.

Оставшись один, предводитель ещё некоторое время смотрел в мёртвые глаза Твердяты Пенька. Потом… наступил ему на подбородок, заставив раскрыться рот. Извлёк из поясного кошеля комок сухой прошлогодней крапивы и сунул боярину в немые уста… Убрал ногу.

Но не сразу ушёл, и душа Твердислава, незримо витавшая рядом, видела, как бесстрастное лицо вурдалачьего вожака ненадолго перестало быть схожим со сдвинутой на затылок личиной, как что-то дрогнуло в нём, показав глубоко спрятанное чувство. Ни дать ни взять – прощения просил у того, кого сам убил да напоследок ещё надругался над телом.

Так было надо…

А потом наступило ясное утро, и белоснежные крылатые кони вынесли в небеса Даждьбогову колесницу – топить снега, расчищать по лесам и полям дорогу весне. К тому времени на поляне не было уже никого из живых. Ни безликого воинства, ни Харальда, ни Лабуты – лишь беспомощно раскиданные, изрубленные, искалеченные, утыканные стрелами тела. Не было видно и корабля, спущенного в реку совсем другими людьми, не теми, что заботливо втаскивали его на берег…

И Солнце не пожелало взирать на непотребства, сотворённые смертными. Снова задул крепкий северный ветер, и мало-помалу небо заволокло облаками, и кровавую грязь начали покрывать кружевными пеленами чистые реденькие снежинки. Тощее голодное зверьё стало выглядывать из чащобы, недоверчиво вбирать носами запахи стылого дыма и почти такой же стылой человеческой плоти…

Мутная тяжко ворочалась в своём земном ложе, постепенно вспухала, наступала на берега, щедро подтапливала болото и лес. Раздумывала, в какую сторону течь.

И постепенно смолкали рядом с поляной залитые водою пороги…

<p>Глава пятая</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги