– Нет, сынок, – возразил мне Блитц, когда я ему сказал об этом. – Древнескандинавские зомби зовутся драуграми, и они совершенно бесшумны. Подберутся к тебе вплотную, а ты даже и не услышишь.
– Вот спасибо тебе большое, порадовал, – поежился я.
Блитцен поковырялся с рассеянным видом в тарелке с жаркое из козлятины, которое, похоже, совершенно не жаждал отведать. Он переоделся с явной задумкой выглядеть модно и стильно на фоне йотунхеймского снега: костюм из синей шерстяной ткани и бело сливочного цвета тренч. Для нас он тоже принес по рюкзаку с новой одеждой, которую умудрился подобрать на глазок совершенно точно. Неплохо, знаете ли, если у вас есть друг, вдумчиво относящийся к подобным вещам.
Блитцен рассказал, почему так долго не возвращался к нам. Доставив маме сережки, он вынужден был задержаться в Фолькванге для исполнения нескольких важных обязанностей как представитель Фреи. От него требовалось выступить арбитром в оценке устричной выпечки, затем судить игру в волейбол, после чего присутствовать в качестве почетного гостя на шестьсот семьдесят восьмом ежегодном фестивале игры на укулеле.
– Все это было просто ужасно, – жаловался нам он. – Сережки маме понравились, но она даже слушать не захотела, каким образом я их добыл. Что ей мой поединок с Джуниором?! Она только и спросила: «А не хотелось ли тебе, Блитцен, самому делать такие прекрасные вещи?»
Он вытащил из кармана цепь Андскоти; она сияла серебряным светом, как крохотная луна.
– Эй! – принялся ободрять я его. – Ты в поединке с Джуниором был бесподобен. В жизни ещё такой классной работы не видел. Ты же в свою эту утку всю душу вложил. А пуленепробиваемый галстук с кольчужным жилетом! Но, погоди, вот устроим тебе сделку с Тором, и запустишь свой модный тренд.
– Совершенно согласна с Магнусом, – подхватила Сэм. – Ну, может, насчет сделки с Тором он и погорячился, но у тебя-то, Блитц, настоящий талант. Если Фрея и гномы ничего в твоем деле не смыслят, то это их проблема. Мы-то знаем, что без тебя нас здесь бы не было.
– Ну конечно же, – хмыкнул Блитцен. – Без меня тебя бы не выгнали из валькирий, Магнус не помер бы. Мы бы не обозлили половину богов, огненные великаны и эйнхерии не стремились бы нас убить, и мы сейчас не сидели бы на лоне дикой йотунхеймской природы рядом с храпящим, как тысяча бегемотов, богом.
– Ну да, – весело подмигнула ему Сэм. – Отличная штука жизнь.
Блитце издал короткий смешок, и я с радостью уловил в этом взгляде уверенность, которой мне так у него последнее время недоставало.
– Ладно, – выдохнул он. – Пожалуй, пойду-ка я спать. Если нам предстоит поутру штурм великанской крепости, мне надо набраться сил. Подвинься, – с трудом протиснулся он к Хартстоуну и, не успев оказаться внутри, укрыл его своим тренчем, что показалось мне очень подозрительным. Сэм в новых джинсах и непромокаемой куртке сидела, сложив по-турецки ноги, возле костра.
– Кстати, о поединке у гномов: мы с – то бой так и не обсудили слепня, – начал я.
– Тише ты, – покосившись с тревогой на спящего Тора, прижала палец к губам Сэм. – Некоторые, видишь ли, не слишком жалуют моего отца, и это их отношение распространяется и на его детей.
– Эти некоторые, как, наверное, сама видишь, храпят сейчас, словно бензопилу в лесу запустили, – совершенно не разделял ее опасения я.
– И все же, – она с такой пристальностью уставилась на собственную ладонь, будто решила там сосчитать все линии. – Я дала себе обещание не заниматься оборотничеством. И вот за последнюю неделю прибегла к нему целых два раза. Когда мы столкнулись с оленем на Мировом Дереве, надо было его отвлечь. Вот я и превратилась в олениху, чтобы Хартстоун смог убежать. Выбора у меня тогда просто не было.
Я кивнул.
– А второй раз ты стала слепнем, чтобы помочь Блитцу. В обоих случаях у тебя были очень серьезные причины. И вообще, это же потрясающе. Удивляюсь, что ты все время такие способности не используешь.
Пламя костра сияло в глазах Сэм, отчего они стали почти такими же красными, как у Сурта.
– Магнус, – крайне серьезно проговорила она. – Оборотничествоэто совсем не то, что спрятаться под моим хиджабом. Хиджаб меня просто скрывает и защищает, а оборачиваясь кем-нибудь, я меняю не только внешность, но и собственную суть. Каждый раз, как я это делаю, у меня появляется чувство, словно мной пытается овладеть какая-то часть того, что досталось мне от отца. А он ведь непредсказуемый, скользкий, как жидкость. Не хочу становиться такой.
– Вот бы он достался тебе в отцы, – указал я с усмешкой па спящего Тора. – Испускающий газы амбал с козьим жиром на бороде и с руками в наколках. В Вальхалле все тогда бы просто в тебе души не чаяли.
– Какой же ты циник, Магнус, – с трудом сдерживала она улыбку-Тор очень значительный, уважаемый бог.
– Даже не сомневаюсь, – в тон ей откликнулся я.
– А Фрей, полагаю, такой же, хоть ты ни разу его не видел. Но, по-моему, твой отец вполне себе ничего. Может, он и социопат, но зато с чувством юмора.
Сэм резко вскинула голову. Лицо её сделалось напряженным.
– Ты так говоришь, будто с ним встречался.