Меч ислама

— Не поможет? Я знаю, что сделал бы на месте Дориа. Устав дожидаться тебя, я высадил бы десант к востоку от Джербы, достаточно сильный, чтобы захватить твою крепость, а уж потом вошел бы в бухту и довершил разгром. По-твоему, такое не может прийти в голову Дориа?

Теперь уже рассмеялся корсар.

— Что ж, пусть плывет по воле Аллаха. Тут его ждет гибель. Для десанта ему потребуется половина всех матросов. А когда он высадится на берег, появлюсь я и разгромлю вторую половину эскадры, не дав ему овладеть положением. Вот почему я и построил это укрепление. Теперь ты, возможно, не сочтешь его бесполезным.

С этими словами он повернулся, чтобы уйти, но Просперо остановил его, сказав:

— Почему ты думаешь, что Дориа слепец? Он будет держать тебя в ловушке, пока не получит подкрепления. Ему достаточно отрядить гонца в Неаполь. Впрочем, я уверен, он уже сделал это. До зимы еще далеко, Драгут, и Дориа, как я уже сказал, умеет быть терпеливым. — И, чтобы досадить корсару, он злорадно повторил: — Как стервятник.

На орлином лице Драгута появилось выражение тревоги, но он заставил себя усмехнуться.

— Что ж, можешь строить на этом свои пустые надежды на освобождение. Устав от этого разговора, возбудившего небывалый гнев его капитанов, Драгут внезапно разозлился.

— Возвращайся на галеру и оставайся там. И если ты сойдешь на берег без разрешения, то я закую тебя в кандалы. Прочь!

Драгут в ярости махнул рукой и резко повернулся на пятках. Просперо в сопровождении нескольких корсаров возвратился на флагманский корабль. Но он был доволен, потому что вновь был рядом с объектом своей любви и мог обеспечить если не немедленное освобождение, то хотя бы безопасность Джанны.

В течение следующих трех дней он видел Драгута лишь мельком. Анатолиец возвращался на галеру только для того, чтобы отоспаться. Все время он проводил в крепости, следя за императорским флотом, который стоял в миле от берега, у возвышенности, близ большого мыса, простиравшегося почти до восточной оконечности острова. С каждым днем глаза Драгута все больше наливались кровью. Галеры генуэзцев сонно замерли на зеркальной глади моря и стояли в жарком июльском мареве, словно дожидаясь, когда попавший в ловушку неприятель в отчаянии сделает первый ход. Над ними синело небо, отливавшее стальным блеском.

Лицо Драгута с каждым днем становилось все изможденнее, вытягивалось, взгляд затуманивался от усталости, нрав делался все более раздражительным, а брань — все отборнее. С тех пор, как на гойалатской дороге Драгут-реис попал в плен к генуэзцам, он никогда не оказывался в таком отчаянном положении. Но в Гойалате он хотя бы мог бороться, а сейчас у него не было никакой возможности вступить в бой.

В лагуне тем временем прекратились все ремонтные работы: корабли могли понадобиться Драгуту в любой момент. Команды без дела сидели на берегу, не очень-то надеясь, что Драгут или Аллах вытащат их из передряги. Все понимали, что положение отчаянное.

Вечером третьего дня Драгут под давлением обстоятельств наконец смирил свою гордыню и, не в силах больше воздерживаться от расспросов, велел привести к себе Просперо.

Генуэзца втолкнули в кают-компанию, где на пестром диване, скрестив ноги, восседал Драгут. Он был без халата, и оказалось, что тело его бело с головы до пят. Загорелым было лишь заросшее бородой лицо.

— В тот день ты намекал… Что ты имел в виду, когда молил Аллаха открыть мне глаза и помочь увидеть выход?

— Я намекал, что мое дружеское расположение к тебе заставляет меня желать, чтобы ты не попал в расставленные Дориа сети.

— Да, да, — прохрипел Драгут. — Итак, Аллах наставил тебя на путь истинный. Дружеские чувства все же пробудили в тебе желание помочь. Что ж, возможно, это принесет тебе выгоду.

— Надеюсь, ты оценишь это. — Просперо подошел к низкому турецкому столику, инкрустированному слоновой костью и жемчугом, и, воспользовавшись им как табуретом, присел. — Тебе несказанно повезло, Драгут. В безвыходном положении, возможно, самом отчаянном, в которое ты когда-либо попадал, у тебя появился шанс выпутаться. Я удивляюсь, как ты сам не догадался об этом. Напиши Андреа Дориа, что ты пленил его племянницу, и предложи ему в качестве выкупа дать тебе свободно выйти в море.

Просперо говорил спокойно, сдерживая нетерпение. Как игрок, затаивший дыхание после того, как поставил все на кон, он ждал, как будет воспринято его предложение. Глаза Драгута приоткрылись чуть шире, он долгим взглядом уставился на генуэзца. Наконец он медленно заговорил, и в голосе его сквозила насмешка.

— Вы, неверные, высоко цените своих женщин, я знаю. Но одна женщина за Драгута и весь его флот, пожалуй, слишком маленький выкуп, чтобы я поверил тебе.

— Я не прошу тебя верить. Рискни.

— О, Аллах! Это пустая трата времени.

— А куда ты торопишься? Испробуй это, Драгут. Если ничего не выйдет, твое положение все равно не ухудшится.

— Разве что эти генуэзские собаки поднимут меня на смех.

— Но подумай, как тебя высмеют, если ты вообще ничего не предпримешь.

— Да сгноит Аллах твой язык! — взревел Драгут. Но тут же добавил: