Меч императора

Настал самый ответственный момент закалки клинка. Акихира вглядывался в металл, чтобы по цвету определить, когда наступит мгновение, чтобы раскаленный клинок «нырнул» в воду, выбросив вверх облако пара. На самом деле температура закалки была известна – 730 градусов, но ее никто не измерял. Мастер считал, что он точнее определит ее по цвету металла. Он вытащил меч, увидев, что тот стал алым, как солнце на восходе, – вот он истинный цвет, когда катана готова к тому, чтобы получить свою душу.

Японский меч – катана – оружие свирепое, но предназначено для аристократов. И произошло это благодаря искусству мастеров, которые ковали мечи. И правы те, кто говорят, что это единственное оружие в мире, которое имеет собственный дух. Но дух этот в холодном металле должен оживить именно мастер.

Акихира подошел к выемке в стене и достал из нее три веера. Нет, он не собирался обмахиваться, хотя ему было, конечно жарко. У него был свой секрет – он обмахивал веерами различные части клинка, и от этого меч, который еще не остыл окончательно после погружения в соленую воду, менял цвет, приобретая особые свойства в разных участках клинка. И только мастер Мияири, который произносил время от времени особые тексты, которые не слышали другие, знал, о чем он просит дух меча. Меч должен помогать своему владельцу в его решительности, в готовности к действиям, но должен останавливать его, беречь от решения вести войну. Этот меч при прикосновении к нему давал энергию, но, если хозяин вынимал его из ножен, то он, наоборот, забирал себе агрессивную энергию человека и тот понимал, что не должен вступать в бой. Акихира следил за новостями и понимал, что дело идет к большой войне и хотел дать мечу душу пацифиста, чтобы император Пу И как можно дольше удерживался в стороне от посылки своей армии воевать против кого бы то ни было. А особенно от войны с Советами – страной насколько большой, что она способна поглотить кого угодно. Кто туда входит с войной, то там и пропадает без следа.

* * *

Профессор Меркулов выглядел хорошо для своих за «семьдесят с чем-то». На первый взгляд можно было дать ему и не больше шестидесяти. Если бы только не морщины на лбу. Голову свою, сколько помнил его Паршин, Костян всегда брил в «абсолютный ноль», налысо. А взгляд как был, так и оставался веселым, искрящимся. Общаясь с собеседником, он наклонял голову в его сторону, так, самую малость. Но это не было связано с потерей слуха или еще каким-то возрастным моментом. Звонку Паршина он обрадовался – все-таки академик помимо прочего отличался еще и завидным чувством юмора. Но на этот раз речь зашла о «достоевщине». Это и был тот самый «крючок», на который ловится настоящий ученый. Впрочем, быстро сговорились, что Меркулов заедет на следующий день, чтобы посмотреть на «объект, достойный внимания» и потрогать его руками.

* * *

– Вот, дорогой мой друг, этот самый предмет, – достал из несгораемого шкафа меч, вложенный в ножны, академик.

– Да, хорош меч, – поделился своим впечатлением профессор. – Можно взять в руки?

– Конечно!