Меч и Цитадель

– Кое-что. Вот эту рыбу и пирожки.

Я поднялся и, прислонив «Терминус Эст» к грубой каменной кладке стены, чтоб не пугать девушку, подошел ближе, оценить принесенный мне ужин. Рассеченная начетверо и зажаренная на решетке молодая утка, упомянутая девушкой рыба, пирожки (как выяснилось впоследствии, из рогозовой муки, начиненные мясом съедобных моллюсков), испеченный в углях картофель, грибной салат с зеленью…

– Ни хлеба, ни масла, ни меда, – брюзгливо протянул я. – Да уж, будет что при дворе рассказать…

– Мы, гроссмейстер, надеялись, что пирожки вместо хлеба сгодятся.

– Понимаю, понимаю, твоей вины в этом нет.

С Кириакой я ложился уже довольно давно и на девчонку-рабыню старался не смотреть, однако в этот момент перевел взгляд на нее. Ее длинные черные волосы достигали пояса, кожа была разве что самую малость светлее подноса в руках, но талия оказалась довольно стройной, что среди автохтонок встречается редко, а черты лица – пикантными, можно сказать, утонченными. Скулы той же Агии, при всей ее светлой веснушчатой коже, были гораздо шире.

– Спасибо, гроссмейстер. Он хочет, чтоб я осталась здесь и прислуживала тебе за едой. Если ты этого не желаешь, вели ему открыть дверь и выпустить меня.

– Я велю ему, – сказал я, повысив голос, – убраться от двери прочь и не подслушивать моих разговоров. Речь, полагаю, о твоем владельце? О гетмане этого селения?

– Да, о Замбде.

– Ну а как же зовут тебя?

– Пия, гроссмейстер.

– И сколько тебе лет, Пия?

Девчонка ответила, и я улыбнулся, обнаружив, что лет ей ровно столько же, сколько и мне.

– Что ж, Пия, давай послужи мне. Я сяду здесь, у огня, где сидел до твоего появления, а ты можешь подавать мне еду. Тебе приходилось прислуживать за столом?

– О да, гроссмейстер, хозяевам я всякий раз за столом прислуживаю.

– Значит, сама должна знать, что и как. Что посоветуешь для начала – рыбу?

Пия кивнула.

– Тогда давай сюда рыбу и вино и пирожки свои тоже. Ты уже ела?

Девчонка замотала головой так, что пряди ее волос заплясали в воздухе.

– О нет, но есть с тобой вместе мне не позволено.

– Однако ребер я на тебе могу сосчитать немало.

– Меня побьют за такую дерзость, гроссмейстер.

– По крайней мере, пока я здесь, не побьют. Нет, заставлять не стану, но… но хотелось бы мне убедиться, что в еду и питье не подложено какой-нибудь дряни, которой я не дал бы и своему псу, кабы он у меня до сих пор был. Полагаю, вино подходит для этого лучше всего остального. Если оно таково же, как большинство деревенских вин, то окажется терпким, но сладким.

Налив вином до половины резной каменный кубок, я подал его рабыне.

– Пей, и если не свалишься на пол в корчах, я тоже попробую капельку.

Не без труда осушив посудину, Пия со слезящимися глазами вернула мне кубок. Я налил вина и себе, сделал глоток и нашел его нисколько не менее скверным, чем ожидал. Усадив девчонку рядом, я скормил ей одну из рыбок, которых она сама жарила в масле, а когда она съела все без остатка, тоже съел парочку. Превосходящая вино в той же мере, в коей тонкое, миловидное личико Пии превосходило красотой обрюзгшую физиономию старика гетмана, рыба, вне всяких сомнений, была поймана только сегодня, причем в водах куда холоднее и чище илистых низовий Гьёлля, где ловили ту рыбу, к которой я привык в Цитадели.

– Здесь всех рабов держат в цепях? – спросил я, пока мы делили пирожки. – Или ты, Пия, особенно непокорна?

– Я из озерных людей, – отвечала она, как будто это могло разом все объяснить (и, несомненно, могло бы, будь я знаком с положением дел в здешних краях).

– По-моему, озерные люди… это они, – сказал я, взмахом руки обозначив и гетманов дом, и всю деревушку в целом.

– О нет! Эти – люди береговые. А наш народ живет в озере, на островах. Но ветры, бывает, гонят наши острова сюда, к берегу, и Замбда боится, как бы я не увидела родной дом и не уплыла к своим. Цепь тяжела – сам видишь, какая длинная, снять ее я не могу, а такой груз непременно утащит на дно.

– Если только поблизости не найдется подходящего бревна, чтоб выдержало вес цепи, а грести можно и ногами.

Но Пия сделала вид, будто совета не слышала.

– Не угодно ли утятины, гроссмейстер?

– Угодно, но не прежде, чем ты съешь часть сама, а прежде чем ты съешь ее, расскажи-ка о ваших островах поподробнее. Говоришь, ветры порой гонят их к берегу? Признаться, об островах, плавающих по воле ветра, я в жизни ни разу не слышал.

Пия с вожделением покосилась на утку – должно быть, редкий в сей части света деликатес.

– Слышала я, что на свете есть острова, стоящие на одном месте, но никогда таких не видала. Наверное, очень неудобно. Наши острова странствуют и туда, и сюда, а бывает, мы поднимаем на ветвях деревьев паруса, чтобы плыть поскорее. Однако против ветра они идут плоховато – ведь у них нет таких ловко устроенных днищ, как у лодок. Снизу наши острова несуразны, будто днища корыт, и порой даже переворачиваются.