Меч и Цитадель

– Нет, гильдия существует поныне, – ответил я.

– Несомненно, однако сотни лет назад она была настоящей гильдией, вроде гильдии серебряных дел мастеров. По крайней мере, так говорится в ряде исторических хроник, сохранившихся в библиотеке нашего Ордена.

Услышав это, я замер, охваченный буйным восторгом. Нет, хоть в чем-либо правой я собеседницу не считал. Возможно, в некоторых отношениях я и безумен, однако с этой стороны знаю себя прекрасно, и склонности к столь явному самообману среди моих ненормальностей вовсе не числится. Однако же очутиться – пусть ненадолго, на миг, – в мире, где возможны такие вот убеждения… о, это казалось подлинным чудом!

Только сейчас, в этот самый момент, я впервые за всю свою жизнь осознал, что в границах Содружества живут миллионы людей, ни сном ни духом не ведающих ни о высших мерах наказания, применяемых нашими судьями, ни о многослойных хитросплетениях интриг вокруг трона Автарха, и вызванный сим восторг пьянил не хуже вина – нет, даже не хуже бренди, – исполнив сердце небывалой, кружащей голову радости.

– Но, может быть, ты считаешь, что наделен какой-либо другой властью особого рода? – ничего этого не заметив, спросила Пелерина.

Я отрицательно покачал головой.

– А вот Милес говорит, что ты уверен, будто владеешь Когтем Миротворца, и даже показывал ему небольшой черный коготь наподобие когтя оцелота или каракары, с помощью коего якобы вернул к жизни множество умерших.

Вот оно… вот с Когтем и пришло время расстаться. С тех самых пор, как мы добрались до лазарета, я ни на миг не забывал, что вскоре должен буду вернуть его, однако надеялся потянуть с этим до выздоровления. В последний, как полагал, раз вынув Коготь из мешка с пожитками, я вложил его в ладонь Пелерины и сказал:

– С его помощью ты спасешь от смерти многих и многих. Не думай, я его не украл и все это время стремился вернуть вашему Ордену.

– А между делом, – мягко переспросила она, – оживил им немало мертвых?

– Без него я сам был бы мертв уже многие месяцы, – ответил я и начал рассказ о поединке с Агилом.

– Подожди. Оставь его при себе, – прервала меня Пелерина, возвращая мне Коготь. – Как видишь, я уже немолода. На будущий год отпраздную тридцатую годовщину полноправного членства в Ордене. И в день каждого из пяти величайших праздников года, вплоть до минувшей весны, своими глазами видела Коготь Миротворца, выставляемый на видное место для всеобщего обозрения и преклонения. То был небывало огромный сапфир, не меньше орихалька в поперечнике. Должно быть, стоил он дороже множества вилл… несомненно, по этой самой причине воры его и похитили.

Я раскрыл было рот, но Пелерина жестом велела мне помолчать.

– Что до чудесных исцелений и даже возвращения к жизни умерших… как ты думаешь, нашлась бы в рядах нашего ордена хоть одна хворая, будь это правдой? Нас мало, безнадежно мало для той работы, которую нам необходимо проделать, но если б ни одна из нас не ушла из жизни до прошлой весны, сестер-Пелерин было бы гораздо больше. Многие из тех, кого я любила всем сердцем, мои наставницы и подруги, все еще пребывали бы среди живых. Люди невежественные жаждут чудес настолько, что ради чуда готовы слизывать да глотать пыль с башмаков какого-нибудь эпопта. Если он, как все мы надеемся, еще существует, а не распилен на несколько самоцветов помельче, то Коготь Миротворца – последнее, что осталось нам от величайшего из добрых людей, и дорожим мы сей реликвией, потому что поныне дорожим его памятью. Обладай Коготь теми свойствами, какие ты ему приписываешь, он был бы драгоценен для каждого… и давным-давно отнят у нас автархами.

– Но это же тот самый Коготь… – начал я.

– То был всего лишь изъян, трещина в сердце самоцвета. Вспомни, ликтор Севериан: Миротворец был человеком, а не котом и не птицей.

С этим она поднялась на ноги.

– Понимаешь, самоцвет раскололся о камни, когда великан швырнул его вниз, за стену замка…

– Я надеялась успокоить тебя, но вижу, что только сильней взволновала. – Неожиданно улыбнувшись, Пелерина склонилась над моей койкой и поцеловала меня в щеку. – Здесь, в лазарете, нам что ни день приходится сталкиваться с людьми, свято верящими в вещи несуществующие, и чаще всего их вера, в отличие от твоей, отнюдь не делает им чести. Мы непременно продолжим этот разговор в более подходящее время.

Я провожал ее взглядом, пока она, хрупкая, облаченная в алое, не скрылась во мраке и безмолвии среди длинных рядов коек. Пока мы разговаривали, большинство хворых и раненых успели уснуть. Кто-то негромко стонал. Вскоре поблизости появились трое рабов: двое несли на носилках раненого, а третий освещал им путь лампой. Покрытые бисером пота, их бритые головы поблескивали в отсветах пламени. Уложив раненого на койку, а руки и ноги его пристроив так, точно он мертв, рабы удалились.