Читаем Меч и плуг(Повесть о Григории Котовском) полностью

В полном молчании люди накинулись на воз. Вцепились, рванули, и воз заскрипел, пополз, оставляя в опостылевшем песке глубокие борозды. Между бойцами путался Зацепа, его отпихивали, сопели, вполголоса ругались…

Пробились все-таки, уцелели!

А тут еще радостное сообщение, что соседка справа, 58-я, взяла Умань.

Полная победа!

После торжественной встречи с 58-й Котовский сел сочинять обращение к своей бригаде. На этот раз он обошелся без диктовки. Написанное на бумаге имеет особую силу, и он хотел, чтобы люди, выдержавшие нечеловеческое напряжение, услышали о своем геройстве высокие и звучные слова.

«В тяжелую минуту, — писал он, — вы стойко шли вперед, невзирая на опасность, которая угрожала нам со всех сторон. Вы не забыли, что мы являемся авангардом Великой Мировой Пролетарской Революции, и стойко выдержали все удары. Товарищи! Вы с твердостью перенесли голод и жажду как настоящие коммунисты и строители Нового Пролетарского Государства…»

«Постановление Совета Обороны

1 октября 1919 г.

1. Наградить славные 45 и 58 дивизии за геройский переход на соединение с частями XII армии почетными знаменами революции.

2. Выдать всей группе за этот переход, как комсоставу, так и всем красноармейцам, денежную награду в размере месячного оклада содержания.

Председатель Совета Рабоче-Крестьянской Обороны

В. Ульянов (Ленин)»

Покуда полки отмывались и отдыхали, Котовский писал аттестации на отличившихся бойцов, указывая против фамилии каждого его достоинства и воинскую доблесть. Дойдя до Семена Зацепы, задумался, потом коротко вписал: «Имеет железное сердце».

Семен потемнел, словно спаленный внутренним огнем. Глаза его теперь казались черными, хотя всегда были карими, и покойная Фрося ласково звала его «светлоглазкой». Он низко надвигал фуражку, не позволяя заглянуть себе под козырек и увидеть, какая боль сидит в его душе. Отрешившись от всего, что не имело отношения к войне, что мешало бы ему воевать, он жил одною ненавистью и бывал страшен в боях, плача от неизбывной ярости.

Первую улыбку на его лице Ольга Петровна увидела, когда он раздевал замызганного Кольку. Она поняла, что Семен больным открытым местом в своей израненной душе припал к живому и находит в этом пусть небольшое, но желанное облегчение.

<p><emphasis>Глава семнадцатая</emphasis></p>

Для поездки к Котовскому запрягли тележку с плетеным коробом, набросали сена. Запрягал Герасим Петрович.

Когда в короб, приминая сено, уселась принаряженная Настя, старик склонил голову набок, умильно распустил морщинки.

— Ах, Сем, я и свадьбу вам отгрохаю! Сам за все возьмусь. Вот увидишь!

— Ладно тебе! — грубовато отмахнулся Семен, разбирая вожжи и оглядываясь, все ли в порядке. Встреча с комбригом мучила его неизвестностью: а ну примется пушить?

Затрусил конь, набирая размашистый ход, забренчало подвязанное ведро. Совсем домашний, семейный выезд. Настя натягивала платок, закрывая лицо от солнца.

В селе Медном, где находился полевой штаб бригады, Зацепа остановил подводу и передал вожжи Насте. Оглядел себя, застегнулся и поправил фуражку.

В штаб он вошел затянутым, словно военная форма делала его неуязвимым. Он никогда не робел перед начальством, но авторитет комбрига, да и предстоящий разговор требовали, чтобы выглядел он, как положено.

Волновался Семен напрасно. Вчера из Тамбова пришло наконец долгожданное сообщение: Ольга Петровна родила двух девочек. Григорий Иванович был счастливо обескуражен (все-таки двойня — вот не ждали, не гадали!). В том, что вместо ожидаемого сына родились дочери, девочки (сразу целая семья!), он находил неизведанное удовлетворение и, с трудом сдерживая улыбку, вертел головой, блестел глазами.

— А что? Мальчишки, говорят, к войне, девчонки — к миру. Нормально!

Строго взяв под козырек, Зацепа стал докладывать о прибытии, но комбриг, с непривычно расстегнутым воротом, весь какой-то нараспашку, вылез из-за стола, обнял его, и они молча, лбом ко лбу, замерли. Не снимая рук с плеч Зацепы, комбриг отодвинул его и заглянул в глаза.

— Здесь она? Зови.

Семен показался на крыльце. «Пошли», — мотнул он Насте головой.

Проникаясь волнением, Настя на ходу обирала соломинки, поправляла пышные, с напуском в плечах рукавчики. Платок она спустила, волосы пригладила на обе стороны.

— Ну-у… Семен! — пропел комбриг и в восхищенном изумлении расставил руки. — Кра-савицу сыскал! Молодец.

Семен кашлянул, переступил.

Так, с расставленными руками, точно собираясь заключить невесту в объятия, Григорий Иванович подошел ближе. Настя ойкнула и закрылась концами платка. Комбриг повернулся к Зацепе.

— А помнишь, оставаться не хотел? Ух, зверь! Еще поругаться с тобой пришлось.

— Ладно старое-то вспоминать, — укорил его Борисов.

— Бригада гордится тобой, Семен! — с чувством сказал Котовский и сжал кулак.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза